Разведчик с Острова Мечты - Алексей Тихонов

Необыкновенно густой туман для этой поры. Шагалану довелось после рассвета просидеть в кустах еще часа четыре, пока в вязкой массе проявились первые разрывы. Дольше рисковать не стоило — прыгнув в лодчонку, он вышел в море. Когда берег пропал из виду, поднял парус, и тут вдруг туман закончился. Просто внезапно оборвался, точно обрезанный ножом. Бескрайняя, сияющая на солнце рябь разливалась впереди, где-то далеко на юге скрывалась полоска холмов Валесты, а прямо за кормой громоздилось что-то невнятное и темное, словно поглощенное обрушившимся с небес облаком, — его родина. Впрочем, от грустных сравнений Шагалан лишь отмахнулся.

Путь был несложен и привычен, однако юноша по-прежнему чутко оглядывал раскинувшуюся кругом лазурь — не мелькнет ли где острая тень хищницы-галеры. В последнее время у варваров завелась дурная манера патрулировать пролив. Доныне вроде бы одинокие рыбацкие лодки ни разу не привлекали их внимания, и все равно надлежало стеречься. За минувшие месяцы постоянное чувство опасности успело стать обыденным, хотя на долгие годы он, чудилось, забыл о таком. Возродились, конечно, не те давние, ребячьи страхи, но что-то ощутимо знакомое, схожее с ними.

В миле от побережья Шагалан повернул на солнце и двинулся на веслах вдоль скалистого обрыва. Здесь за галерами молено было уже не следить — при всей видимой неприступности берег был вполне по плечу хорошему пловцу. Мелонги же, пускай и легко относившиеся к чужим границам, вряд ли отправились бы за беглецом в глубь его страны… Шагалан не в первый раз поймал себя на том, что называет эту землю своей. Нет, родиной для него оставался именно Гердонез, та темная мглистая лента, утонувшая за горизонтом. Просто слишком уж долго он касался родины исключительно в воображении, в снах. Детские воспоминания, беседы Иигуира, сама цель их жизни накрепко привязывали к Гердонезу, однако со временем он сроднился и с узкой полоской валестийского песка. Вероятно, раньше подобная раздвоенность сильно досаждала бы, но сейчас он отнесся к ней спокойно. Точнее, не отнесся никак.

Он очень изменился, и сам это понимал. Скоро девять лет, как мирские бури выбросили горстку мальчишек сюда, на чужой берег, и годы не были потрачены впустую. Он не только вырос в стройного, жилистого юношу — тяжелейшие, изнурительные тренировки не могли не сделать свое дело. И речь даже не о просвещении, хотя ежедневные занятия с Иигуиром не имели цены. Он стал другим. Крошка Ванг Согрон умер, родился Шагалан. Глупое мальчишечье прозвище теперь служило чем-то вроде символа, знаком произошедшей перемены. Ее день он запомнил навсегда.

Как, впрочем, запомнил и еще один. Они с ребятами бегут по закатному прибою, как бегали уже тысячи раз. Песок, переполненный обжигающе стылой ноябрьской водой, хлюпает под босыми подошвами. Огненно-блестящие спины друзей впереди и пульсирующий гул многих голосов, задающих ритм дыхания, — в это погружаешься с головой, забывая о времени, холоде и усталости… Движущийся справа Скоха внезапно издает оглушительный вопль, совершает невероятный кульбит в воздухе, катится по песку и растягивается на нем, бессвязно крича в темнеющее небо… Остальные не прекращают бег, косясь назад и переглядываясь между собой. Они понимают, что произошло, часто слышали рассказы об этом, но впервые видят воочию. Они продолжают оборачиваться в сгущающуюся тьму даже без надежды разглядеть товарища. Они знают — их прежнего Скохи больше нет. Он перешел, переродился, сделал шаг, который предстоит всем…

Днище лодки вязко въехало в песок. Едва путник спрыгнул в воду, над редким кустарником поднялась фигура Дайсара — одного из них, четырех учеников мастера Кане. Как ни скромно, если не бедно, был одет Шагалан, его платье смотрелось роскошно на фоне лохмотьев, украшавших Дайсара. Зато лицо друга лучилось таким сонным умиротворением, что не оставалось сомнений в том, как он провел последние часы. Взмокший от долгой гребли, Шагалан хмуро дождался, пока ему помогут вытащить лодку на берег, достал из нее свой посох и молча направился к лесу. Затаившаяся в тени деревьев прохлада дала наконец шанс перевести дыхание.

— Как? — безмятежно спросил подошедший сзади Дайсар.

— Неплохо… — Шагалан, пропустив товарища вперед, пошел за ним по едва различимой тропке. — Но и хороших новостей нет. С ватагой Омута ничего не получилось.

— Жулье?

— Висельники. Имелась бы возможность, сам бы ими занялся.

— Понимаю. Я уже дважды с таким сталкивался. Возможно, еще повозимся с этой грязью.

— Давно с острова?

— Вчера вечером вернулся.

— Ну и отсыпался бы. Разве не Скоха должен меня встречать?

— Должен, — хмыкнул Дайсар. — Непоседа опять на Камнях тянет свои сети. И ведь рыбы-то почти нет, охота им пустую воду просеивать…

Негромко переговариваясь, юноши наконец достигли гребня поросшего лесом холма. Шагалан, остановившись на секунду, оглянулся на пройденный путь — без малого четверть часа потратили они там, где в другое время обошлись бы десятком скачков, но горе тому, кто попробует проделать такие скачки нынче. Недаром больше месяца корпели, оборудуя эту тропинку, ведущую в лагерь. Вся изобретательность Иигуира и опыт хардаев понадобились, чтобы превратить извилистую стежку в дорогу смерти, насыщенную сложными, многоуровневыми ловушками и западнями. Теперь путешествие по безобидной тропке напоминало странный танец из прыжков, приседаний и пируэтов. Пренебрежение любой из фигур повлекло бы тяжкие последствия. Шагалан и сам уже не помнил точно, где вылетало бревно, а где спрятан самострел, да и не стремился уточнять. Сейчас здесь была вотчина мастера Кане, только он знал и поддерживал в порядке тайные механизмы. Исполнение хитрого лесного танца требовало регулярной практики, а потому из ребят осилить его могли лишь ученики мастера. Прочие соваться сюда и не пытались. Местные же крестьяне, раньше изредка забредавшие в эти места в поисках ягод, после того как покалечилась пара человек, вовсе шарахались от зловещего леса, как черт от ладана.

Еще сотня шагов через заросли терновника, и друзья спустились к лагерю. На этот момент основу его составляло полдюжины землянок, вытянувшихся в два ряда. Самые древние, выкопанные в первую осень изгнания, успели обветшать и подернуться бурьяном. В стороне находилась линия хозяйственных построек: кухня, сараи, хлев, амбар и большой Зал Собраний. Эти мастерились из переплетенных веток ивняка, обмазанных глиной: технология предельно простая и дешевая, но требующая некоторых навыков. Каждое очередное сооружение было все изящнее, все меньше его украшало заплат и следов ремонта. Недавно перестроенный Зал Собраний выглядел даже весьма солидно, а по правую руку от землянок уже возвышались остовы нескольких новых домиков. Дальше за хозяйственным кварталом располагались тренировочные площадки, а затем и обширный огород. Снаружи лагерь плотным кольцом опоясывал лес, кое-где старый, чаще — высаженный поселенцами. Прерывалось кольцо лишь в двух местах: на юге — уходящей в глубь страны узкой дорогой, а на востоке — просекой, ведущей к крохотной бухте, их главному порту. Возможно, кто-то раскритиковал бы такую планировку за ее бестолковость и хаотичность, однако надлежало учитывать растянутость строительства и скудость имевшихся сил.