Плач соловья - Саймон Грин Страница 40

Кавендиши не стали спорить. Они переглянулись, тихонько вздохнули и двинулись вперед. Над телом Мертвеца они на некоторое время замерли в задумчивости.

— Можно сжечь в печке, — сказал мистер Кавендиш.

— Без сомнения, мистер Кавендиш. Пока они живые, выходит особенно поучительно. Мне всегда это нравилось.

— Боюсь, сейчас мы не можем себе такого позволить, — заметил мистер Кавендиш. — Если крупному игроку вроде Мертвеца оставить хоть малейший шанс, он сможет обмануть судьбу. Такое бывало.

— И мы дожили до наших лет вовсе не потому, что оставляли шанс нашим противникам, мистер Кавендиш!

— Совершенно верно, моя дорогая!

Они одновременно вытащили из-под одежды пистолеты и открыли огонь, целясь в голову и сердце. Мёртвец дернулся, серовато-розовые мозги разлетелись по полу. Через мгновение он затих, уставившись мертвыми глазами в никуда. Кавендиши повернулись ко мне, желая оценить произведенное впечатление. Я ответил лучшей из своих глумливых ухмылок.

— А остались ли у вас патроны? — поинтересовался я.

Щелкнули курки; выстрелов не последовало. Кавендиши одновременно пожали плечами и отошли за спину Ионы.

— Мы всегда говорили: не обязательно все делать собственными руками, — сказал мистер Кавендиш.

— Ты давно хотел им заняться, дорогой Билли, — сказала миссис Кавендиш. — Мистер Тейлор в твоем распоряжении.

Нахально улыбаясь, Иона шагнул вперед. Он и не думал торопиться. Не хотел портить удовольствие, наверное.

— У тебя есть еще тузы в рукаве, не правда ли, Джон? Беда, что все это обычные дешевые трюки — ничего другого у тебя за душой никогда и не было. Разве твой дар можно сравнить с моим могуществом? Я сейчас убью тебя и заберу Россиньоль — и чем ты мне помешаешь? Вопрос лишь в том, как именно я тебя прикончу… Давай прикинем. Например, рак: болезнь готова расцвести в любой момент, надо только слегка подтолкнуть. Или артрит, спящий в каждом суставе, а уж о бактериях и вирусах в крови я и не говорю. А если активировать все сразу? Вдруг ты тоже взорвешься, как Мертвец. Или есть один шанс из миллиона, что ты родишься деформированным беспомощным уродом. Давай реализуем этот шанс для Джона Тейлора, да так и оставим! Будет дуракам наука — нельзя путаться под ногами у Ионы.

И ведь он это сделает! Его силы на такое хватит. А у меня есть только дар, который нельзя использовать. Мои враги точно знают, где я нахожусь, и стоит открыться — атакуют непосредственно мое сознание. В секунду захватят разум и душу, а потом… да, на Темной Стороне есть вещи похуже смерти. Но без дара мне не остановить Иону и не спасти Россиньоль! Правда, остался я сам…

Неожиданно я улыбнулся. Ионе этого хватило, чтобы поскучнеть.

— Билли, Билли! — сказал я спокойно и в высшей степени снисходительно. — К сожалению, ты никогда не понимал истинной природы магии. Все зависит не от личного могущества и врожденной силы. В конечном итоге все решает твердость намерений и воля. Ну, еще душа и разум того, кому эта воля принадлежит.

Наши взгляды скрестились. Иона не шевелился. Весь мир сузился до нас двоих — лицом к лицу, воля против воли. Верхние слои нашего естества сползли, как луковая шелуха, оставив две сердцевины друг против друга. И вот, несмотря на все свое могущество, несмотря на все свои свершения, Билли Латем отвернулся первым. Он даже отступил на шаг, тяжело дыша. По бледному лицу струился пот.

— Да кто же ты такой? — прошептал он. — Ты не человек…

— Он больше человек, чем ты, ничтожество! — отрезала Россиньоль.

Она выступила вперед и запела Ионе в лицо. Голос ее был подобен оружию: сильный и убийственный. Мне пришлось отойти на несколько шагов назад и зажать уши. Кавендиши тоже отступали, прикрыв уши руками. Россиньоль пела об утраченной любви и погибших любовниках, о неверном сердце и предательстве. Она смотрела Ионе в глаза, и тот не мог ни отвести взгляда, ни убежать, как мышь перед змеей или рыба на крючке. Она пригвоздила его к месту своей безжалостной песней об одиночестве и надругательстве. Словно порцию яда, она возвращала Ионе то, что с ней сделали другие. Поразительно, но песня была и историей Билли Латема, который мог бы стать Могущественным и Владыкой, как его отец, но оказался всего лишь наемным головорезом.

Кавендиши цеплялись друг за друга, забившись в самый дальний угол. Я сжимал уши так, что казалось — голова сейчас лопнет, как гнилой арбуз. Песня все равно прорывалась к самому сердцу, которое норовило выскочить из груди. По лицу текли слезы.

Билли Латем, увидев наконец истину, прошептал: «Папа, я только хотел, чтобы ты мной гордился…» — и исчез. С негромким хлопком воздух заполнил пространство, освобожденное его телом. Билли обратил свою силу на себя и выбрал тот расклад, при котором он никогда не рождался.

Россиньоль замолчала, но мощь ее голоса еще некоторое время отражалась от стен, как эхо. Внезапно девушка покачнулась и осела. Я подхватил ее раньше, чем она коснулась пола, но и сам потерял равновесие. Уже сидя на полу, я понял, что Россиньоль умирает у меня на руках. Дыхание замедлилось, промежутки между ударами сердца становились все длиннее. Да, конечно: переступить порог смерти ей не давала воля Ионы, а того больше нет. Рок, который долго сдерживали силой, вступил в свои права. Я крепко прижал ее к себе, будто усилием воли можно остановить неумолимо утекающую жизнь. Разумеется, ангел смерти не обратил на меня внимания: такой фокус не повторишь дважды.

— Я обещал спасти тебя, — неизвестно зачем выдавил я.

— Не только… Ты обещал узнать правду — и узнал. — Бескровные губы Россиньоль едва шевелились. — Мне хватит и этого. Даже великому и могучему Джону Тейлору не суждено сдержать всех обещаний.

Она умерла. Замерли губы, затихло дыхание, остановилось сердце. Я укачивал ее в своих объятиях, не в силах остановиться.

— Какая жалость! — сказал мистер Кавендиш. — Придется начинать все заново…

— Не стоит беспокоиться, мистер Кавендиш! В третий раз непременно повезет!

Я посмотрел на них так, что они немедленно принялись перезаряжать пистолеты трясущимися руками. Нас, однако, отвлек голос Мертвеца. Вернее, это был шепот, так как легких у него почти не осталось. Но в полной тишине мы слышали каждое слово.

— Еще не все, — сказал он, глядя в потолок невидящим взглядом. — Россиньоль умерла, но пока не ушла безвозвратно. У тебя есть время, Джон. Ты успеешь: нужны только воля и мужество.

— Ты еще здесь? — тупо спросил я. — Твои кишки разбросаны по всей сцене! Тебе же вышибли мозги!

Мертвец рассмеялся вполне загробным голосом.

— Мое тело — это форма, которую я ношу по привычке. Оно давным давно мертвое, и никакие органы ему не нужны. Я ведь и есть могу, и пить, но это одно притворство… Россиньоль еще можно спасти, Джон. Используя твою жизненную силу, я могу послать нас обоих… на ту сторону. Вслед за Россиньоль. Там, в пограничных землях, между этой жизнью и следующей, есть дверь, через которую когда-то я попал обратно. Она так и осталась приоткрытой навсегда… для меня. Я могу отправиться за ней и сам, но только живая душа может вывести ее… сюда. Врать не стану: ты можешь не вернуться, Джон. Ты можешь умереть. Мы можем войти в ту дверь и никогда не вернуться. Но если ты готов поставить на кон остаток своей жизни — у нас есть шанс, ручаюсь.