Тяжелый свет Куртейна. Зеленый. Том 3 - Макс Фрай Страница 40

– Ёлки, это что за сраная мистика? – возмущается Тони. – Посидеть нормально невозможно вообще.

– Это не сраная мистика, а просто Стефанов чемодан, – пожимает плечами Нёхиси. И утешительно чешет чемодан под колёсами, как чешут за ушами котов.

– Какой чемодан? – хором спрашиваем мы с Тони.

– С которым он в отпуск ездил. В какой-то человеческий город. Буквально на той неделе… нет, обсчитался, примерно полгода назад.

– Но тот чемодан был чёрный.

– А то типа цвет – константа! – хохочет довольный Нёхиси. – Посмотри на меня!

– Если это тот самый чемодан, в нём должна быть книжка про Бойса, – вспоминаю я. – Стефан привёз мне подарок, а отдать не успел, чемодан слишком шустро от нас удрал, и с концами. Давай проверим, может, книжка ещё на месте? Открывай!

– Но мы не можем грубо в него вторгаться, – укоризненно отвечает Нёхиси. – Этот чемодан – существо с развитым сознанием и свободной волей; её наличие он нам уже доказал. Так что придётся с ним договариваться. Просить, убеждать, обольщать.

Чего только со мной в жизни не было, но чемоданы я до сих пор не обольщал. Ладно, ничего не поделаешь, надо пробовать. Всё однажды случается в первый раз.

– Уважаемый чемодан, – говорю я, для пущей убедительности повиснув на люстре и струясь с неё, как комнатное растение. Пусть сразу поймёт, что я свой. В смысле, тоже неизвестностью прибабахнутый по самое не могу.

На этом месте меня разбирает смех. Ничего не могу поделать, вишу на люстре вниз головой, молитвенно сложив руки, и ржу.

– Отдай ему книжку, пожалуйста, – говорит чемодану Нёхиси. – Это подарок от Стефана. Видишь, как мучается человек.

Чемодан снова бурчит междометия, на этот раз со скептической интонацией, типа все бы так мучились. И он совершенно прав. Тем не менее что-то внутри чемодана щёлкает, он приоткрывается, и на луг с маргаритками, в который превратился наш пол, выскакивают несколько разноцветных, как попугаи, лягушек и вываливается здоровенный талмуд.

– Какие клёвые жабы! – восхищается Тони. – Идите сюда, клёвые жабы, я вас чем-нибудь накормлю.

Лягушек второй раз просить не надо, они дружно запрыгивают на стол. А я, наоборот, падаю с люстры на пол и накрываю добычу собой, а то вдруг чемодан передумает и снова спрячет подарок? Кто знает, что у него на уме. Не доверяю я чемоданам. Всё-таки иная раса, представители чуждой культуры. Будь здесь Стефан, сказал бы сейчас, что я ксенофоб.

– Спасибо, – ласково говорит чемодану Нёхиси. – Я рад, что с тобой можно договориться. Волшебным предметам лучше иметь хороший характер. А ты после таких приключений очень волшебный предмет!

– Смотрите, – почти беззвучно говорит Тони, указывая на скачущих по столу лягушек. – Лопают! Они буквы лопают. С цифрами, твою мать. Что ни давал, ничего не жрали, я уже думал, надо их выпускать на улицу, пусть там пасутся, раз мою еду не хотят. А на столе лежал счёт, Стефан попросил записать, сколько они всей бандой наели и выпили, чтобы потом отдать; я еду не считал, потому что она сама появилась, но выпивку по-честному записал; ай, на самом деле, уже неважно, потому что – смотрите, от всех моих записей остались только тире и точки. Знаки препинания они, получается, не едят…

– …потому что знаки препинания невкусные, как приправы, – завершаю я, наконец оторвавшись от книги с работами Бойса, которую листаю уже четверть часа.

– Ну здрасьте, – возмущается Тони. – Приправы как раз – самое вкусное.

– Сейчас я тоже так думаю. Но в пять лет мне казалось иначе. А если это мои лягушки, я их примерно в пять лет сочинил.

– Твои лягушки? – переспрашивает Тони. – Твои?!

А Нёхиси знай себе чешет чемодан за колёсами. И с загадочным видом молчит.

– Точно не знаю, – говорю. – Мои или просто очень похожие. Когда мне было пять лет, я придумал таких специальных разноцветных лягушек, которые водятся в библиотеках и подъедают слова из книг. И цифры тоже жрут, не поморщившись. Но точки не трогают. И запятые. Я тогда представлял, что точки с запятыми для них примерно как чёрный перец горошком, который я сам всегда из еды вылавливал и выбрасывал после того, как однажды случайно разгрыз. И гвоздика такая же подлая. И гадский лавровый лист.

– Ни фига себе, – улыбается Тони. – Ну ты даёшь! Лягушки из библиотеки! Жрут слова!

– Ой, да я тогда с утра до ночи сочинял всякую хрень. Теперь уже и не вспомню, дырявая голова… А, вот, например, специальные дома для войны…

– Дома для войны?!

– Да. Я тогда ужасно любил оружие, любимые игрушки – деревянный меч и водяной пистолет. Но при этом смотрел со взрослыми кино про войну, и мне очень не нравилось, что всё вокруг разрушается и убивают безоружных людей, которым неинтересно, они не соглашались в это играть. Поэтому я придумал, что должен быть специальный дом, в котором всегда война. Кто хочет пострелять и мечом порубиться, идёт в этот дом и воюет. А когда надоест, уходит оттуда, и всё. И кстати, был ещё дом для детства, я его придумал, когда увидел, как отец с дедом вдвоём собирают подаренный мне конструктор. Понял, что взрослым не хватает игрушек, поэтому нужно специальное место, куда все взрослые могут ходить и как в детстве играть. Потом, книги, которые нас читают. Не всё же только нам их читать!

– Это как?

– Книга, герои которой сами ничего не делают, зато очень хотят узнать, как мы тут живём. По моему замыслу, надо открыть книгу, чтобы им было видно всё, что происходит, а потом устроить себе интересную жизнь, чтобы книжным героям не было скучно. В идеале, чтобы завидно стало им! Совершать подвиги, путешествовать, делать открытия; в крайнем случае можно просто подраться, показать фокус, или что-нибудь изобрести. Я был уверен, что с такими книгами люди наконец-то научатся жить интересно. Хвастаться-то все любят. И уж точно никто не захочет выглядеть рохлей и дураком.

– То есть тебе с раннего детства хотелось перевоспитать человечество? – изумляется Тони.

– Ещё бы. Сколько себя помню, не мог понять, зачем жить плохо, когда можно жить хорошо? Но справедливости ради, я не только исправительные гуманитарные проекты придумывал, но и просто всякую ерунду, потому что смешно. Типа тех же библиотечных лягушек или демонов, которые прячутся в пирожках.

– Демоны в пирожках?

– Ну. Сидят там тихо, пока кто-нибудь не откусит, а потом изнутри укоризненно большими голубыми глазами глядят. И питаются воплями, у кого заорали громче, тот и сыт.

– Кстати, подобных существ очень много, – вставляет Нёхиси. – Многие низшие духи питаются страхом или другими эмоциями, которые сами же вызвали. Я этой ерундой никогда особо не интересовался, но вроде считается, что самая калорийная – именно страх.

Вот им сейчас раздолье! – думаю я. Но портить себе настроение в кои-то веки совершенно не хочется. Очень уж хорошо сидим. Поэтому я поспешно, чтобы отвлечься от неприятной темы, говорю: