Наследие Дракона - Дебора А. Вольф Страница 4

Ветер появился в одинокой мелодии, рождаемой флейтой девочки-пастушки. Некогда ловкие пальцы, танцующие по гладкой поверхности полированной кости, стали теперь далеким прошлым, сладкое дыхание юности давно рассеялось в пыли и войне, покрытое дряхлой пеленой памяти. Но солнце оставалось неизменным и как прежде разливалось по землям зееранимов сладкой и густой волной, словно мед из золотого кувшина.

Рожденное из песни, томлений и магии юных дев, солнце скользило по мягкой поверхности желтых дюн, пробуждая песнь в песках, поднимая целую рать томящихся крошечных песчаных духов, которым предстояло погибнуть, не успев превратиться во что-либо еще. Они отплясывали свой танец и умирали, не испытав ни капли сожаления.

Порывы ветра растрепали и подняли высохшие ветки терновника, до смерти напугав зайчиху, которая выпрыгнула из укрытия – и тут же попала ястребу в когти. История старой как мир борьбы снова обагрилась кровью, и ястреб с триумфальным криком поднялся над завершенным шедевром.

Утро несло отголоски предсмертного дыхания ночи, последнего заячьего вздоха и умолкающей песни девушек. Несмотря на то что Теотара давно перестала обращать внимание на знаки и ей было уже безразлично, в каком направлении скакать (к теням или к солнцу, да хоть в драконью пасть), услышав вопль ястреба, она невольно задержала дыхание. Это в свою очередь привело к тому, что ее многострадальная левая нога непроизвольно дернулась и старая надежная кобыла споткнулась и немного сбилась с пути, повернув на восток. Старуха лишь пожала плечами и послушно сменила направление.

Когда все дороги ведут к гибели, с одинаковым успехом можно ехать навстречу утру, – решила она.

Как только Теотара и ее лошадь сменили направление, ветер тоже переменился. Теперь он пел о смерти, пел оду крови и огню. Заккия запрокинула голову назад, глубоко вдохнула и выдохнула с шумным многозначительным хрипом. Даже после стольких лет испытанная в битвах кобыла, едва почуяв смерть, готова была скакать, выплясывать и изо всех сил сражаться за собственную жизнь. Много лет назад всадница лишь посмеялась бы и, с готовностью приняв вызов, пустила бы лошадь в самую гущу любой заварухи. Даже удивительно, что они обе дожили до столь преклонных лет.

Теперь они приближались к Костям Эта, месту гибели и неусыпно поджидавшей человека опасности. Ходила молва, что в этих местах водились разбойники, которые брали пленников, для того чтобы впоследствии продать их на невольничьих рынках. Возможно, она встретит по дороге парочку таких людей и немного очистит мир от этой скверны. То будет последняя битва под этим солнцем, а потом можно будет спокойно растаять в дымке, словно песчаный дух. Теотара улыбнулась и обратилась мыслями к своему верному спутнику, своей единственной любви, плоти и крови.

Ну что, присоединимся к танцу, мой Саффрай?

Но Саффрай был мертв. Он первым ушел по Пустынному Пути, оставив ее в одиночестве. Горе снова охватило все ее существо, и тяжесть страдания потянула вниз. Напрасно звала ее душа, точно воин, который тянется за отрезанной ногой.

Заккия немного заплутала, низко свесив голову. Выпитый ими на пару чай с сонным молочком подарит лошади и всаднице три дня обманом выторгованной жизни и мягкий отход к вечному сну. Шли вторые сутки их трехдневного пути… Совсем скоро они смогут отдохнуть. Теотара с Заккией верой и правдой служили своему клану и племени, и никто из живущих не посмел бы бросить им ни слова упрека, если бы они решили уклониться от новой угрозы, какой бы она ни была.

Неужели, прожив столь тяжелую жизнь, они не заслужили легкой смерти?

От этой мысли Теотара засмеялась и пришпорила кобылу. Требовать от старого воина уклониться от опасности? С таким же успехом можно было попросить звезды на полночном небе приглушить свое сияние или ястреба не гнаться за зайцем. Даже в последний день ее жизни…

Особенно в последний день ее жизни.

Мутаани, – подумала Теотара. – И в смерти есть красота. Каждый воин проговаривал эти слова, но только теперь она наконец поняла их смысл.

Они подъехали к Костям, и Теотара не удивилась, увидев стервятников. Ей следовало заметить их раньше. Будь прокляты ее мутные глаза! Будь проклята слабость, дрожавшая в ее руке! И будь проклята любая предстоящая напасть, желающая поживиться ее тощим скелетом. У Теотары оставалось еще достаточно зубов, чтобы самой жевать мясо, довольно силы, чтобы натянуть тетиву и поднять меч. Пески Зееры замерзнут и онемеют в вечной тишине, прежде чем Теотара Джа’Акари испугается кучи камней.

Даже той самой кучи камней.

Кости Эта были пустынным местом, темными камнями в позолоченной оправе. Угнездившись в горячих песках, они, казалось, дарили желанное укрытие от солнца, были местом, где можно упокоить усталые кости. Окидывая взглядом острые скальные верхушки, путник мог решить, что здесь когда-то возвышался город, возможно, до Сандеринга, в те времена, когда эти земли еще цвели в прохладе и зелени. Человек мог бы подивиться тому, что, несмотря на долгий путь, во время которого так хотелось найти место для отдыха, утомленные дорогой лошади лишь выгибали спины, ржали и поднимались на дыбы при одном виде этих закрученных каменных колонн. Мудрый путник обращал внимание на знаки, которые давал ему четвероногий компаньон, и направлялся в обход камней.

Однако же мудрые путники, равно как и старые воины, были явлением столь же редким, как дождь. Мудрые люди сидели по домам и мирно старели, и лишь глупцы становились путешественниками или воинами и умирали молодыми.

Теотара вытащила меч из ножен. Может быть, у Пустынного Пути ее поджидает Саффрай? Осталось недолго, – пообещала она спутнику своего сердца. – Совсем недолго.

Воздух между камнями был не просто прохладным, он казался живым. Камни переливались и танцевали, будто миражи на горизонте, и земля подрагивала от их прикосновения. Теотара повела недовольную кобылу мимо каменных, в черно-красную полоску колонн, которые выбивались из плоти земли, точно изможденные щупальца чудовищного паука. Когда старая воительница ступила в призрачную тень, у нее по спине пробежал холодок. Эта земля, эти камни испили полную чашу ярости и крови и жаждали получить еще. Она почувствовала прикосновение смерти – ее запах витал в воздухе, ее песнь доносилась с жарким дыханием пустыни, окутывавшей Кости.

Сердце Теотары сжалось, когда из-за равномерного цокота копыт Заккии донесся посторонний звук. Звук безнадежности, слабый и потерянный, бледный, точно последняя струйка дыма, покидающая очаг мертвеца. Теотара услышала плач человеческого младенца.

И сдержала порыв тут же ринуться туда. Этому звуку могли подражать многие хищники. Она прикрыла глаза и позволила своему ка, дыханию ее духа, выскользнуть из тела, чтобы прощупать и проверить окружающее пространство. Теотара почувствовала ледяной интерес Костей и крошечные теплые жизни птиц-падальщиков. Но не ощутила присутствия ни людей, ни крупных хищников, ни какой-либо другой сущности, которая могла бы угрожать ее жизни.