Тени войны - Алекс Орлов Страница 39

Анупа проснулась от непонятных толчков и тряски. Открыла глаза и увидела, что лежит в кибитке под тентом из синего шелка, сквозь который просвечивало яркое полуденное солнце. Вся кибитка была устлана мягкими, богато расшитыми подушками, на которых девушка и спала. Анупа приподнялась и села. Она с удивлением обнаружила, что на ней странная, ярких цветов одежда.

Длинные рукава, колени закрыты — красиво, но очень неудобно.

Дикарка с детства не знала ничего из одежды, кроме кожаной набедренной повязки и дюжины разноцветных бус. Анупа огляделась по сторонам — ее вещей нигде не было видно, и девушка даже расстроилась. «Ой, а это кто?!» Из стены на Анупу смотрела какая-то красивая незнакомка. Потрогать ее пальцем не получилось — он уперся во что-то твердое и холодное: так Анупа впервые познакомилась с зеркалом и с интересом изучала невиданные нагромождения у себя на голове. Она еще не знала, что такое прическа, — волосы муюмских женщин развевались свободно, послушные только ветру. А теперь — ровный пробор, на затылке аккуратный валик из тугих кос, безусловно необычных для дикарки, но Анупа своим внутренним женским чутьем понимала, что это красиво и это может нравиться. Вдруг тревожная мысль вспыхнула у нее в мозгу: «Мой мужчина! Мо-рис! Где он?»

А Морис меж тем сидел рядом с рабом-погонщиком, У него была новая одежда — широкая рубаха из мешковины и короткие, до колен, штаны из того же материала, с деревянными застежками на поясе. На ногах — кожаные солдатские сандалии.

Два часа назад Морис проснулся в повозке, следующей сразу за экипажем Анупы. Чувствовал себя Морис неплохо. Он попросил пить, и ему дали целый кувшин зе, а заодно и предложили коричневую масляную лепешку, довольно вкусную. И пока он, с отросшей щетиной и в коротких штанах, свесив ноги с телеги, жевал лепешку, запивая ее зе, проходящие солдаты больше с завистью, чем с интересом рассматривали Мориса, что, в свою очередь, позволяло ему предположить нечастое употребление таких элитных продуктов простыми солдатами.

Пленником Морис себя не чувствовал. Его никто не ограничивал в передвижении — разве что за ним ненавязчиво наблюдали… Шляясь по пыльной каменистой дороге из конца в конец растянутой войсковой колонны, Морис, изъясняясь на нгоро, пытался выяснить, где его спутница. Никто ничего не мог толком объяснить, солдаты показывали порой в разные стороны, сбиваясь с нгоро, который они знали, по-видимому, не очень хорошо, на родной язык.

Наконец Морис сообразил, что люди, восседающие на белых и желтых буйволах, помогут ему больше простых воинов. Он подошел к всаднику, который, важно подбоченясь, сидел на желтой спине могучего животного.

Шлем этого человека был изготовлен из головы большой хищной рыбы.

Забралом служила нижняя челюсть рыбьего черепа, часто утыканная острыми и длинными зубами. Такой шлем надежно защищал голову в бою и вдобавок наводил ужас на врагов. Под стать шлему были и доспехи из больших голубоватых рыбьих ребер. Они располагались горизонтально, плотно одно к другому и были скреплены между собой железными колечками. Из-под такой костяной рубахи торчали штаны, точь-в-точь как на Морисе, разве что малость побогаче. От колена и ниже ногу защищали своеобразные сапоги, туго сплетенные из нескольких слоев грубого длинного волоса, вроде конского.

Всадник молча и строго смотрел из-под рыбьих клыков на приближавшегося человека. Морис, подойдя, не успел еще и рта раскрыть, как из рыбьей пасти донеслось:

— Я Моххад! Я промбиуд императора. То, что ты ищешь, в синей кибитке, вон там! Иди туда! — И, пришпорив своего буйвола, промбиуд поехал прочь.

Прибежав к синей кибитке, Морис обратился к рабу-вознице с просьбой разрешить сесть рядом на козлы. Раб с фиолетовой кожей, по всей видимости очарованный такой светской, в его представлении, обходительностью, охотно подвинулся на сиденье, освобождая место. Усевшись поудобнее, Морис тут же повернулся и просунул голову меж занавесок.

На разбросанных в большом количестве подушках, в широком пестром халате и с аккуратно убранными волосами спящая девушка казалась еще более красивой, чем прежде, но какой-то чужой. Морису даже захотелось для собственного успокоения разбудить Анупу и скорее убедиться, что ее глаза так же преданно смотрят на него.

Он глубоко вздохнул и, выбравшись из-под полога, завел с возницей, у которого вместо ушей остались только обрубки, беседу о том о сем. Раб живо отвечал, сам рассказывая о своей нелегкой рабской жизни, а Морис кивал и кивал.

Собеседник о чем-то спросил Мориса.

— Ты о чем? — не понял тот.

— Я спрашиваю, почему у тебя на лице растут волосы? Ты туряк?

— Какой еще туряк?! Нет, я не туряк! — обидчиво возразил Морис.

— Оно, конечно, может, и не туряк, — продолжал раб, — но ведь только у туряков волосы на лице. — А потом подумал и добавил:

— И на спине. — И наконец, уважительно пошевелив обрубками ушей, поставил точку:

— И на ногах.

— Ха! Но ведь у меня-то нет волос на ногах!.. Посмотри! — И Морис для пущей убедительности задрал штанину.

Лысый раб нагнулся, рассматривая предъявленные доказательства. Обрубки ушей снова задвигались — теперь уже недоуменно. Неизвестно для чего он даже поскреб колено подозреваемого заскорузлым позеленевшим ногтем. Мориса аж передернуло при этом.

— Ну что, убедился? — победоносно, высоким фальцетом почти прокричал он и поспешно одернул штанину.

Возница молча погонял своих буйволов дальше, не обращая на своего спутника никакого внимания, «Кто его знает, о чем он думает, скотина? — ворочалось у Мориса в мозгах. — И кто они такие, эти туряки? Может быть, бунтовщики по-ихнему. А то, не ровен час, разорется, монстр безухий, и спалят меня на обочине за несогласие с принципами иль еще за что! Надо у него побольше выведать».

— Слушай, дорогой, — с подчеркнутым безразличием начал Морис, — а кто они такие, эти туряки? — Но в голосе послышались предательские льстивые нотки.

— Туряки-то? Вон видишь, все воины доспехи надели — мы идем по земле туряков. Это люди такие… дикие, с большими дубинами. Очень сильные и волосатые, — тут раб покосился на Мориса, — вроде тебя!

— Да ты что, издеваешься?!

— Мо-рис… — раздался за спиной нежный голос.

Морис, вздрогнув, замер, боясь повернуться.

— Мо-рис… — повторили настойчиво.

Они сидели на мягких подушках, взявшись за руки. Сидели и смотрели друг на друга. Сидели и молчали. Морис хотел было уже что-то сказать, но потом передумал. И они снова молчали.

— А-а-а-а! У-у-у-у!.. — завыли откуда-то хором. Словно взбесилась сразу целая стая волков. И тут же: