Героини - Эйлин Фэйворит Страница 39

Я мечтала о маминой аптечке, набитой лекарствами от мигрени. Сколько раз я брала ее, снимала защитную крышку, чтобы дети случайно не залезли, и вытряхивала на ладонь пилюлю или две. Я так и видела эту ярко-зеленую пластиковую коробочку, стоявшую в шкафчике в кабинете. Руки автоматически воспроизвели заученные действия: указательный палец отодвигает прозрачную крышечку, другая рука подхватывает пилюлю в воздухе. Я могла бы пробраться в «Усадьбу», отодвинуть занавеску, проникнуть в кабинет и сорвать зубами крышку с аптечки. И я сделаю это! Я подползла к выходу и высунула наружу пульсирующую от боли голову.

И тут же встретилась взглядом с потускневшими глазами оленихи — теперь она висела головой вниз на двух рогатинах. В глаза ударил дневной свет. Туша оленихи была разрезана на две половины. Я видела мясо, кровь, сухожилия. Конор сидел на корточках и бил одним камнем о другой в надежде высечь искру. Меня он не заметил. Я почувствовала, как тошнота снова подкатила к горлу, но на этот раз сдержала рвоту, судорожно сглотнула кисловатый комок. Заползла обратно в шалаш и легла на землю.

Я действительно была больна, в этом не было никаких сомнений. Шалаш вертелся и плыл перед глазами, я впилась ногтями в землю. Когда головокружение немного унялось, я забралась на постель и легла ничком.

Проспала я, должно быть, не меньше часа. Меня разбудил острый запах свежей мяты. Конор сидел в шалаше на корточках и растирал между двумя плоскими камнями листья перечной мяты. Его мышцы ходили ходуном, нижняя губа была прикушена — от усердия, наверное. Голова у меня по-прежнему болела, но я боялась двинуться, боялась вздохнуть, вымолвить хоть слово, пусть и шепотом. И пока он размалывал листья мяты и складывал их в картонный стакан из «Макдоналдса», я лежала с открытыми глазами тихо, как мышка. Должно быть, он все же почувствовал на себе взгляд, потому что поднял голову, посмотрел на меня и улыбнулся.

— Ты, похоже, захворала. Так что придется тебя подлечить. Вот этим. — Конор сунул стакан мне под нос и заставил вдохнуть. — Я добавлю воды, а если хорошо подышать, то желудок успокоится. Ну, давай!

Я осторожно приподнялась на локтях и начала дышать мятой. Пахла она просто чудесно — прохладой и светом, но едва я втянула воздух слишком сильно, головная боль сразу усилилась. Даже закрыть глаза было трудно, а когда я все же зажмурилась, то увидела пронзительно яркий свет. Ощущение было такое, будто через мозг проходят электрические разряды. Это было страшно, но болезненных ощущений не вызывало. Как только все закончилось, голова снова заболела.

— Дам тебе мяса, как только поджарится. Надо поесть.

Мысль о том, что придется есть еще недавно живую олениху с испуганными глазами, претила мне, но я промолчала и попыталась выбросить из головы ужасный образ растерзанного животного. Лежала на матрасе, набитом листьями, и думала о Коноре. Весьма противоречивая личность. С одной стороны, безжалостный охотник, с другой — участливый и добрый король. Головная боль все не отпускала.

Я стала дышать глубже, как делала мама, лежа на широкой кровати с задернутым пологом и плотно закрытыми шторами на окнах, чтобы ни единый лучик света не мог проникнуть в комнату. Она говорила, что надо сосредоточиться на чем-нибудь красивом и приятном, и я стала думать о своем розовом шелковом одеяле, усердно делала вдохи и выдохи, представляя себе, как оно поднимается и опускается мне на грудь в такт дыханию. Капли влаги падали с пленочного потолка на ногу. Солнце постепенно прогревало шалаш, а у меня вдруг застучали зубы. Унять этот стук никак не получалось, но головная боль от этого почему-то немного утихла А потом лихорадочно заработала мысль, но единственное, что приходило в голову, было: «Валиум. Валиум. Валиум». Я даже читала это слово задом наперед: «Муилав. Муилав. Муилав. Валиум-Муилав». Я повторяла эти слова, точно заклинание. Головная боль притупилась, я поднялась, стуча зубами, и стала переминаться с ноги на ногу. Вошел Конор, в руках у него была жестяная крышка от мусорного бачка, на ней лежал кусок жареного мяса. Взглянул на меня, покачал головой.

— Колдуешь, да?

— Валиум, Муилав, Валиум, Муилав, — продолжала напевать я. А потом бросилась к нему, схватила за плечи и затрясла. — Он мне нужен! Сейчас же! Немедленно!

— Поешь, девочка! Сразу же придешь в себя. Пустой желудок, он, знаешь ли, плохо влияет на голову.

Я взяла кусок жирного, покрытого копотью мяса и поднесла ко рту. Откусила, начала жевать. Мясо было жестковатым, но вкусным, и я жевала и жевала, чувствуя, как движения челюстей прогоняют головную боль. Конор не сводил с меня глаз, казалось, он считает глотки. А потом вновь поднес мне стаканчик с водой и перемолотой мятой.

— Спасибо.

Я была удивлена, насколько вкусной оказалась оленина, хотя думать, как она была добыта, по-прежнему не хотелось. Я взяла стаканчик, отпила глоток, вода охладила горло, мята сразу успокоила желудок. Проглотив последний кусок, я в изнеможении вновь улеглась на постель.

— Нет смысла идти за Дейрдре, пока ты не поправишься. И мне думается, что эту болезнь наслали на тебя в тюрьме. Наложили проклятие.

— Это точно.

Причиной всему эти чертовы лекарства. Я бы никогда не заболела, если бы мама была рядом. А теперь у меня есть только Конор. Не считая деда, он первый мужчина, который заботится обо мне. Я испытывала к нему гамму чувств — дочерних и романтических одновременно. Дочерние чувства — это здорово, но в то же время больно, поскольку продиктованы тоской по отцу, которого я потеряла, человеку, которого мама так и не смогла полюбить, погибшему в ужасной автокатастрофе. До встречи с Конором я не осознавала, насколько мне не хватает отца. К тому же на меня явно повлияли недавние события. Творящийся в моей жизни хаос заставил задуматься о человеке, которого я потеряла. Задуматься о том, попала бы я в отделение, если бы отец был рядом со мной.

Разумеется, я во всем обвиняла маму и сердилась на нее. До сих пор мы с ней были вполне счастливы вдвоем. Мне всегда говорили, что я послушная и беспроблемная девочка. Наверное, мама до конца своих дней будет тосковать по тем идиллическим временам. А теперь она от меня отвернулась. Это мама в ответе за то, что я нахожусь в таком состоянии. Мне больше некому доверять. Конор способен в одиночку голыми руками поймать и завалить оленя; только вообразите, что бы он сделал со мной, пойди я ему поперек. И если бы у меня вдруг начались месячные, пришлось бы с ним переспать. Как бы я их скрыла? Но как бы то ни было, а он заботится обо мне, поэтому бояться его просто глупо. Я покосилась на свою грудь, которую не измеряла вот уже несколько недель. И тут, ощупав соски, я почувствовала, что они стали больше. Вот это да! В отделении я постоянно была как сонная муха, поэтому ничего и не заметила. Жаль, что нечем измерить. Я покосилась на Конора и увидела, что он пристально смотрит на меня. Лежит на боку, выставив вперед волосатое колено, и смотрит. Кровь на щеке запеклась и стала коричневой.

— Никогда еще не был без женщины так долго.

Он перекатился на спину и взял в руки толстую палку, с которой ходил по лесу. Обхватил ее так крепко, что костяшки пальцев побелели, и переломил о колено. Потом сделал то же самое с каждой половинкой. Взял в руки два маленьких оставшихся куска и тоже с треском сломал их.