Клановое проклятие - Игорь Ковальчук Страница 39

– Нет необходимости. Я не нуждаюсь в деньгах.

– Знаете, тут вопрос профессиональной этики. Я могу взять лишь столько, на сколько наработал, – он вернул ей кредитную карту и проводил к выходу.

Следующие несколько дней она пролежала лицом вниз на кровати. Не хотелось ни говорить, ни чувствовать, ни жить. Становилось ясно: чтобы спасти ребенка, нужно выйти замуж за человека, один вид которого вызывал у нее дрожь ненависти. Отдать себя этому человеку, как вещь – она достаточно хорошо знала Вернона, чтобы понять, что ее ждет. Если даже не помнить, как она сама к нему относится, если не помнить, кого она любит на самом деле и будет любить если не всю жизнь, то очень долго, супружество с ее давним знакомцем грозит очень скоро превратиться в ад. Да и ребенок, разумеется, не будет счастлив с таким отцом.

Но если не будет брака, не будет и малыша. Сын Руина имеет право на жизнь. Сын Руина просто обязан родиться…

Она и сама не заметила, что давно уже излагает все это гостье, а потом поняла, что гостья – Реневера Мортимер, и испытала облегчение. Хорошо, что не мать. Мать бы не поняла, просто пришла в ужас и собралась бы звонить в полицию. Неизвестно, откуда здесь взялась гостья, молодая вдова не помнила, когда впустила ее или разрешила служанке впустить, но это ее и не интересовало. Катрина посмотрела Реневере в лицо – молодая женщина была бледна до зелени, белокурые волосы, грубо свернутые в огромный узел, лишь оттеняли неестественный цвет ее кожи. Айнар вдруг поняла, что гостья убивается не по кому-нибудь, а по ее мужу, но ощутила лишь еще одну волну облегчения. Так легко было смотреть в глаза женщине, чувствующей все то же, что она, и не иметь нужды что-то объяснять.

Реневера слушала Катрину так напряженно, будто от ее слов зависела судьба целого мира. Тонкие брови леди Мортимер, кажущиеся черными на ее белом с зеленцой лице, сошлись в одну линию. Синие глаза Реневеры были широко раскрыты, и в них Катрина читала тоску.

– Руин умер, это так, – сказала она. – Он умер, и нельзя теперь позволить, чтоб умер и его ребенок.

Айнар вдумчиво смотрела на гостью, в глазах которой вспыхивали огоньки одержимости. Почему-то эта одержимость успокаивала вдову.

– Разве я могу предать память Руина? – проговорила она.

– Руин поймет тебя, – с жаром выговорила Реневера. – Я знаю, он поймет, что ты пыталась спасти его ребенка, он же не слепец. Его не ослепляет ревность, – она поджала губы. – Он поймет.

Катрина уткнулась в свои ладони, но по сути уже не сопротивлялась тому, что казалось ей неизбежностью. Было ясно, что с обстоятельствами предстоит просто смириться.

– Если бы я могла предложить себя вместо тебя, я бы это сделала, – выкрикнула вдруг Реневера. – Ему все равно, кого, он согласится?

– Ты не представляешь, что он за человек.

– А мне наплевать. Я люблю только одного мужчину, и его больше нет. С кем жить теперь, мне безразлично.

– Ты любишь Руина? – Айнар приподнялась на руках. – Но почему же ты не говорила никогда?

– Кому? Его жене? Как это было бы глупо. Разве нет? А теперь уже все равно.

– Но я бы поняла. У вас же было с ним что-то.

– Было, – согласилась Реневера. – Но это не важно. Я была дурой. Если бы не поступила тогда, как последняя идиотка, может быть, это я была бы его женой. Впрочем, что теперь говорить. Он тебя любил… Так что насчет этого человека? Ты спросишь его, не хочет ли он клановую? Среди Мортимеров я считаюсь одной из самых привлекательных.

– Но почему ты?

– Ты все-таки жена. Тебе приличнее хранить память о муже. А я, – губы Реневеры вытянулись в скорбную линию, – всего лишь любовница. Что будет со мною – все равно.

Такая забота тронула Катрину, и из глаз ее полились слезы. С облегчением вытирая их – до сего момента девушка не могла плакать – она с трудом улыбнулась Реневере и покачала головой.

– Он хочет только меня. Он меня преследовал долгие годы. Так что…

Они еще долго сидели, обнявшись – им было спокойнее рядом. Катрине ни о чем не хотелось думать, потому что любая мысль приводила ее к чувству безнадежности и тоски – такое бывает, когда сталкиваешься с необходимостью, от которой некуда убежать и которая не доставляет тебе радости. Так и уснули рядом, на одном диване, и мать Катрины, заглянув в комнату, прикрыла обеих девушек одеялом и выключила свет.

Катрина, казалось, застыла на некоей точке своей жизни и не желала двигаться дальше. Известие о том, что в Асгердане принят закон о полигамии, и о том, что второй виток Программы Генетического преобразования уже не за горами, ее совершенно не тронули. Также она пропустила мимо ушей и еще одну необычайную новость – Блюстители Закона обвинили главу клана Всевластных в убийстве одного из представителей своего Дома. И, пожалуй, даже это не заинтересовало бы ее, если бы вместе с именем Оттона Всевластного не всплыли имена Морганы и Реневеры.

Не будь Оттон патриархом, он был бы немедленно арестован, но главы кланов пользовались личной неприкосновенностью, и его могли только заставить явиться на суд, остальное по законам Центра оставалось за пределами возможностей законников. А вот двух девушек из клана Мортимер они могли и собирались арестовать.

Правда, у Блюстителей Закона ничего не получилось. Поздней ночью за пару часов до того момента, когда в дом ликвидатору должна была явиться полиция, там появились люди в цветах клана Всевластных и увезли все семейство. Оттон не стал скрывать, что Мэлокайн, Моргана и их дети находятся в метрополии его Дома, но на предложение выдать их представителям закона вежливо отказался. Он заверил, что Моргана не проигнорирует ни одной повестки, но жить будет у него, под сенью его патриаршей неприкосновенности.

Назревающий скандал разразился неожиданно для большинства центритских обывателей. «Желтая» пресса захлебывалась от наслаждения, смакуя подробности, а Оттон тем временем вел себя совершенно спокойно, так, будто Асгердан всецело принадлежал ему, и только он мог решать, что и как будет идти под сенью его небес. Завуалированные угрозы он пропускал мимо ушей, а под конец и вовсе перестал общаться с законниками – это делали его адвокаты.

Реневеру арестовали, поскольку о ней Оттон не счел нужным позаботиться. Правда, леди Мортимер отнеслась к аресту с такой легкостью, что ей и Всевластные, пожалуй, могли бы позавидовать. Она с гордо поднятой головой прошествовала в камеру предварительного заключения (как клановая, она могла рассчитывать на особое отношение, потому оказалась в одиночке, но с некоторыми удобствами) и с глубочайшим удовлетворением в голосе признала, что несколько раз врезала законнику по разным чувствительным местам. Не скрывала она и причины такого поведения.

От мельтешения адвокатов законникам скоро стало не по себе – ведь Мортимеры, как и Оттон Всевластный, могли себе позволить самых лучших адвокатов Асгердана. Оба клана не скупились и на информацию для журналистов, и скоро Центр буквально гудел от сплетен и слухов.