Остров чаек - Фрэнсис Хардинг Страница 38

Через час, когда старик снова выглянул на улицу, девочки никуда не делись – покрытые белым пеплом, словно сахарной пудрой. Младшая, молчаливая и упрямая, твердо смотрела на дверь. Старик приподнял для них ширму, и они смиренно и без малейшего звука прошли внутрь: младшая наклонилась, направляя заплетающиеся ноги старшей, чтобы та могла подняться по деревянным ступенькам.

Откупорив кувшин с рыбьим жиром, старик смочил в нем куски лепешек и вложил в руки Хатин.

– Понимаешь ли, мне твоя история известна.

При этих словах сердце Хатин испуганно встрепенулось, но потом она сообразила, что старик не может ничего знать о том, как две сестры бежали от линчевания толпы. Отчаянный рывок через горы помог им сберечь три дня пути. Новостям из Погожего придется добираться до Гиблого Города окружным путем, перевалами.

– Она ведь не нова, – продолжал старик. – Твой отец или старший брат отправляется на поиски мести и не возвращается, и вот тебе в голову приходит, будто ты можешь отыскать его и привести назад, и все у вас будет как прежде. – Он вздохнул. – Как прежде никогда не бывает. Мститель всегда становится кем-то другим. Прощаясь с ним, прощаешься навек.

Голос его звучал грубо, как всегда, когда добрый человек заставляет себя говорить горькую правду.

Хатин разломила лепешку и скормила влажные кусочки Арилоу, погладив ее затем по горлу – чтобы проглотила.

– Возвращайтесь домой!

– Нельзя. – Арилоу медленно опустила голову на плечо Хатин, и та взяла ее руку в обе свои, бережно переплела пальцы. – Папа, я больше не прошу указать путь. Я прошу сделать мне метку.

– Что? Не говори ерунды.

– У меня есть причина.

– Тогда тебе надо к местному жрецу, тому, кто знает, что да как. Только не думай, что услышишь от него что-то другое. Пусть даже у тебя имеется веская причина для мести, на путь тебя никто не направит. – Он снова вздохнул. – На поиски мести всегда отправляют только одного человека, это ты понимаешь? Если встанешь на путь, тогда на твои плечи ляжет ноша отмщения и выправки равновесия. Больше никто не сумеет отправиться на поиски с тобой. И тогда зло останется безнаказанным, потому что сильным юношам, которые могли бы принять метку, помешала торопливая девчонка.

Хатин посмотрела на свои руки, сплетенные с мягкой рукой Арилоу, и ничего не сказала.

– Многие тяготы заставят тебя вернуться в родную деревню, – добавил старик, выдержав полную сочувствия паузу. – Откуда вы, кстати?

Хатин взглянула на него газами, похожими на два черных озера. – Моя деревня лишилась имени, – сказала она. Старый жрец открыл было рот, собираясь ответить, но замер и медленно моргнул три раза, когда значение ее слов озарило его подобно лучу маяка.

– Вся…

– Из нашей деревни только мы с именами. Теперь деревня – это мы. У нас нет ни жреца, ни семьи, ни друзей. Даже врагов не осталось.

Повисла тишина. Только цикады снаружи на улицах перемалывали лунный свет в серебристую пыльцу.

– Послушай, дочка. – Голос старика зазвучал по-новому: осторожно и заботливо. – Хорошенько об этом подумай. Если отправишься на поиски мести, то вверишь себя ей без остатка. Преуспеешь – станешь убийцей, а нет – так оставишь в мире прореху, которую больше никто не починит. Когда-нибудь, через много лет, ты захочешь выйти замуж. Супруг и дети увидят метку и поймут, что ты либо пролила кровь, либо предала доверие, оказанное тебе миром. Встанешь на этот путь – и он тебя не отпустит.

Он оставил ее сидеть у залитого лунным светом стола, рядом со скатанными одеялами, а сам отправился на лежанку в углу. Примерно час только и слышалось, как поскрипывает матрас, который вдруг сделался старику неудобным. Непреклонная Хатин молча сидела за столом.

Наконец старик со вздохом сел. Голову его венчали топорщившиеся пучки седых волос.

– Надеюсь, ты понимаешь, что будет больно? – угрюмо проговорил он.

* * *

Пеплоход лежал на носилках у дороги, в лунном свете – этакая скульптура в красных, белых и синих тонах. Кровь и пепел нарушали целостность индиго его одежды и кожи. Глаза его напоминали широкие белые кольца вокруг темных радужек в глубоких синих впадинах.

Прокс смотрел на него, чуть дрожа от ночной прохлады. Ему удалось урвать лишь два часа крепкого сна, прежде чем его разбудили возбужденные голоса с улицы.

– Как он умер? – спросил он наконец.

– О чем вы, господин Прокс? Вряд ли он умер, – Камбер указал на небо. – Точно не скажу, но он, похоже, наблюдает за летучими мышами.

Прокс помахал рукой перед носом у пеплохода. Тот лежал, не мигая, однако грудь его, похоже, и впрямь вздымалась и опадала.

– Давно он так лежит?

– Трудно сказать. Его нашли на обочине час назад. Но, как видите, он покрыт белым пеплом. Скорее всего, полз сюда из самых владений Скорбеллы.

– Что ж, даже если он жив, то чувства из него точно вышибло, – вздохнул Прокс.

– Возможно, однако трудно быть в чем-то уверенным, когда имеешь дело с пеплоходом.

Оба еще какое-то время смотрели на него.

– Если он все же придет в себя, ему не понравится, что мы стерли с него часть окраса, – продолжил Камбер, – посему нельзя чистить его одежду или промывать раны. И, насколько я знаю, он держит пост, так что пытаться накормить его – себе дороже. По правде сказать, я вообще не знаю, как с ним поступать.

– О, помилосердствуйте. Мы ведь не можем просто ждать тут, пока он очнется и сам обо всем поведает.

Все это время, наблюдая за летучими мышами в небе, Брендрил слышал доносящиеся откуда-то сверху голоса. Как таковые слова беседы его мало занимали, а вот двое мужчин – дело иное. Оба верили, будто словами могут принудить людей к действию, и один из них был прав. Тот, что помоложе, с изуродованным лицом, пытался направлять людей при помощи суетливой логики, швыряясь доводами, как пригоршнями пуха. Второй – старше и стройнее, с убедительной улыбкой на губах – сглаживал почву и придавал ей наклон, так чтобы люди скользили по ней как бы сами собой, в нужную ему сторону, даже не замечая того.

– …и есть улика, – говорил молодой. – Я помогу этому вашему художнику вырезать из дерева портрет леди Арилоу, и мы разошлем его с сообщениями в Погожий и прочие города, чтобы узнать, не встречал ли ее кто-нибудь. Она, наверное, следует на север, вдоль берега, рассчитывая по пути получить поддержку в деревнях…

Боль беспокоила Брендрила, но он отбросил мысли о ней. С каждым годом человеческие чувства заботили его все меньше. Он был почти уверен, что напугал тех двоих, когда сел…

– Госпожа Скиталица не идет вдоль берега, – сказал Брендрил. – Она здесь.

* * *

Старый жрец не соврал: делать татуировку оказалось и правда очень больно. Под покровом темноты Хатин пробиралась в Свечной Двор, а боль все еще не унималась. Хатин лишний раз боялась дотронуться до лежащей поверх метки повязки из листьев, сквозь которую проступали темные пятна. Поднимаясь по склону ущелья, Хатин бережно прижимала к груди левую руку.