Преступление победителя - Мари Руткоски Страница 38

— Даже не знаю, как быть с вашей просьбой, — продолжил император. — Надеюсь, вас никто… не обидел?

Арин улыбнулся, повернувшись к нему раненой щекой:

— Вовсе нет.

По толпе придворных пробежал восторженный шепот. Все происходящее напоминало пьесу. Изуродованное лицо. Насмешливые слова императора. Равнодушие придворных, которые делают вид, будто ничего не случилось.

— А если мне хочется, чтобы вы остались при дворе? — произнес император.

Арин шагнул вперед, ближе к свету. Ему казалось, что он видит себя со стороны. Арин не спал с тех пор, как расстался с Кестрель поздним вечером, но голова была совершенно ясная. Пылинки, повисшие в воздухе, заблестели в утреннем свете. Солнце ярко осветило рану на лице и его потрепанную одежду. Луч скользнул по кинжалу на поясе, висевшему без ножен. Арин сжимал рукоять так, что рубиновую печать никто не видел. Короткая гарда, явно рассчитанная на руку поменьше, была изогнута, как у традиционных валорианских кинжалов. Все выдавало валорианское оружие.

Придворные зашептались:

— Его лицо!

— Кто это сделал?

— Какой клинок!

— Чей же это?

— Явно женский. Где он его взял?

— Украл, наверное.

— А может, подарок?

Даже не разбирая слов, Арин прекрасно знал, что они обсуждают.

— Ваше гостеприимство безгранично, — произнес губернатор Гэррана.

Император улыбнулся, но его глаза не мигая смотрели на пальцы Арина, сжавшие рукоять кинжала. Прекрасно! Арин много размышлял и понял, что император, должно быть, очень дорожит помолвкой между своим сыном и дочерью прославленного военачальника. Этот брак сделает генерала Траяна членом семьи… и обеспечит императору поддержку армии.

Но правителю мешали назойливые слухи. Даже чеканка новой монеты не заставила людей замолчать. Арин впервые подумал о всех этих сплетнях с холодным безразличием постороннего и понял, что может извлечь из них выгоду. Он поставил на то, что, если открыть рукоять, все заметят рубиновую печать Кестрель и узнают этот клинок. Придворные ахнут. Арин мог добавить слухам правдоподобия.

Валорианцы никогда не снимали с себя оружие, разве что во время мытья и перед сном. Неважно, украл он кинжал или получил в подарок. Придворные все равно задумаются, в каких отношениях находилась парочка, если Арин сумел забрать клинок Кестрель.

— Я бы очень хотел остаться, — заверил императора Арин, — но, раз уж мне поручено управлять вашими землями, я должен вернуться и выполнять свой долг наилучшим образом.

— А вы, я вижу, серьезно настроены, молодой человек.

— Да. — Арин немного сдвинул пальцы, обхватившие рукоять. Он еще не открыл печать, но дал понять, что готов это сделать.

Императору жест не понравился. Кестрель тоже вряд ли осталась бы в восторге, будь она здесь. Да и Тенсен, который снова ушел в свою обожаемую картинную галерею чуть ли не на рассвете и, наверное, до сих пор бродил там, точно не одобрил бы идею Арина. Шантажировать императора? В присутствии всего двора?

Кинжал попал к Арину случайно. Арин вообще должен был умереть или остаться изуродованным до неузнаваемости. Возможно, и то, и другое сразу. Напомнить императору о его промахе было приятно. Еще приятнее — припугнуть ведь ему придется объяснять придворным, почему кинжал, принадлежавший невесте его сына, висит на поясе у Арина.

— Так вы позволите мне уехать? — спросил он.

— Мой дорогой губернатор, что за вопрос! Нам будет вас не хватать, но, разумеется, мы не станем удерживать вас силой.

Арин уже решил, что император так и не скажет ничего о темно-красной ране у него на лице. Но тот вдруг добавил:

— Какие аккуратные стежки.

После чего Арина отпустили.

— Желаю вам добрых течений, — сказал кто-то вслед, когда Арин вышел из зала для приемов и зашагал по пустому коридору.

Арин обернулся и увидел Ришу. Ее голос звучал тепло, но фраза была странной. Вероятно, она перевела восточное пожелание на валорианский.

— Я рада, что вы уезжаете, — добавила принцесса. — Вам здесь не место. Не стоит оставаться там, где вам не рады, за это можно дорого заплатить.

Арин невольно потянулся к ране. Прикосновение собственных пальцев заставило его поморщиться и сжать зубы. Его лицо уже не станет прежним, но что с того? Может, так даже лучше. Арин был слишком мягким, доверчивым, чувствительным. Слишком похожим на себя в детстве, до войны. Вчера тот мальчик из прошлого заставил вернуться и отыскать Кестрель в лунном свете у реки. Этого мальчика больше нет. Наконец-то Арин стал кем-то другим.

— Я не знаю, как вы это терпите, — ответил он Рише по-валориански. Слова прозвучали тяжело и неуклюже. Арину никогда не нравился этот язык.

Риша нахмурилась.

— Терплю что? Жизнь в императорском дворце? — Она покачала головой. — Здесь мой дом.

Упоминать Тенсена и сведения, которые, возможно, Риша передавала ему, было слишком опасно. Сейчас они разговаривали одни, но двери зала могли открыться в любую секунду. Поэтому Арин ответил коротко и на своем родном языке:

— Спасибо.

Риша посмотрела на него в недоумении.

— Я не говорю по-гэррански, — напомнила она.

Арин все объяснил бы, но двери и впрямь отворились. Придворные высыпали наружу и удивленно посмотрели на Арина с Ришей. Губернатор Гэррана поспешил отвернуться и унес несказанные слова с собой. «Спасибо», — хотелось повторять ему снова и снова. Эта смелая девушка готова была рисковать собой ради чужого народа.

«Она совсем другая», — думал Арин по пути в свои покои. Во рту остался металлический привкус, будто он прикусил язык. Риша была совсем не такой, как Кестрель.

На прилавке забилась рыба. Торговец с размаху прибил ее деревянным молотком. Кестрель вздрогнула, хотя знала, что горничную не должна бы испугать подобная картина. Служанка даже не взглянула бы на розоватую от крови слякоть под прилавками в Мясном ряду. Служанка не застыла бы при виде склизких внутренностей в канаве, внезапно осознав, что никогда не видела, как устроена курица, и даже не интересовалась этим вопросом.

Кестрель уставилась на грязь и нечистоты под ногами. По крайней мере, на этот раз горло сжалось по понятной причине. Все дело в мерзкой, вонючей улице, молотке торговца, испачканном в крови. Вчерашний вечер в «Сломанной руке» был совершенно ни при чем. Как и Арин, презрительно отвернувший от нее изуродованное лицо, как и ужасный поступок, которым она заслужила такое презрение.

Кестрель поплотнее закуталась в морскую шинель, приподняла сине-белый подол, чтобы не запачкать, и пошла по Мясному ряду.

Перед ней бежала маленькая валорианская девочка. Золотистые косички плясали по ее плечам. Малышка держала за руку куклу, которая привлекла внимание Кестрель. Она не понимала почему, пока девочка не подбежала к маме и не попросила еще одну игрушку, которая лежала в корзине. Игрушечный мальчик был одет в черное. Тогда Кестрель заметила на лбу у первой куклы золотые стежки и поняла, кого изображают эти игрушки.