Таня Гроттер и перстень с жемчужиной - Дмитрий Емец Страница 38

– Правда, что ли? А я думал, она потому так идет, чтоей не нравится, что я с тобой сижу, – пробормотал Ягун.

– Да? Разве Лотковой не нравится, что мы с тобойобщаемся? – удивилась Таня.

Вопрос озадачил Ягуна.

– Шут ее знает… Да нет, наверное, нравится. Она жезнает, что мы друзья. С другой стороны, у женщины на неделе семьсот пятниц,пятьсот понедельников, двести четвергов, и вообще никто не знает, с какой ногиона завтра встанет. Женщина как вариация человека физически задумана неплохо,симпатичненько так, но вот психически выполнена очень неаккуратно, –сказал он.

– Что-то я не пойму, чего ты на Лоткову бочку катишь?Она же у тебя сплошное спокойствие, – удивилась Таня.

– Она-то да. Зато я сплошное беспокойствие. Такогослова нет? Так будет.

Таня почти не слушала Ягуна. Проносящиеся на пылесосахигроки, блеск драконьей чешуи, слова Ягуна – все сливалось. На поверхность жесознания выплывала единственная – внятная и короткая – мысль: «Ванька прилетаетзавтра! А у меня из головы это совсем вывалилось!»

– Сегодня! – вдруг сказал Ягун и, спохватившись,что нечаянно подзеркалил, застыл с невинным видом. Однако Таня не была уверена,произнесла она это вслух или про себя.

– Как сегодня? – не поняла она.

– Так. Ванька уже в дороге. Через час-другой будетздесь, – сказал Ягун.

– Откуда ты знаешь?

– Он пару дней назад прислал мне письмо. С дурацкимтаким купидоном. Вообрази, на этом остолопе были красные спортивные трусы изачем-то шапка-ушанка. Летом-то! Хотя я сразу просек, что ушанку он носит,чтобы набивать ее печеньем. Килограмма два туда точно влезет. Вот жук навозный,а?

Однако Таню волновала не ушанка купидона. Ей было все равно,хоть каска с рогами.

– Ванька написал тебе? Не мне?

– А что тут такого? Это уже стало преступлениемнаписать другу короткое письмо, что, мол, прилетаю? – удивился Ягун.

– Да нет, – сказала Таня. – Никакогопреступления. Хоть сто купидонов, и пусть у них будут трусы с карманами и носкина липучках. Мне как-то оранжево. Просто если он написал тебе, то мог бынаписать и мне…

Чутье подсказало Ягуну, что разговор о Ваньке он затеялнапрасно.

– Может, Ванька хотел сделать тебе сюрприз? А я, дурак,ему помешал! – сказал играющий комментатор и стал разглядывать сыновейГоярына так внимательно, будто видел драконов впервые в жизни.

«И зачем люди усложняют себе жизнь? Неужели нельзя любитьспокойно, комфортно? Зачем все эти обиды на пустом месте, трагические лица ипрочие напряги?» – с недоумением думал Ягун.

После своего возращения от Ваньки Таня стала очень ранимойи, с мужской точки зрения играющего комментатора, дерганой. Внук Ягге решил,что они с Ванькой либо поссорились, либо в очередной раз все запутали. А тутеще Громитарелкин вот-вот свалится как снег на голову со своей Зализиной, укоторой триста «ахов» на сто вздохов, пятьсот истерик без хлеба и тысяча литровслез дополнительным бонусом. Хотя нет… Громитарелкин теперь навсегда сЗализиной. Локон Афродиты – это вам не приворотное зелье бабы Мани на куриномпомете.

Не дожидаясь окончания тренировки, Таня села на контрабас иполетела к Тибидохсу. Однако на полдороге неожиданно для себя круторазвернулась и помчалась к океану. Ей захотелось пронестись над волнами такнизко, чтобы лицом чувствовать брызги. Ничто так не помогало Тане прийти вчувство и собраться с мыслями, как быстрый полет и океан. Ничто, дажедраконбол. Хотя драконбол был полезен в другом плане. Во время драконболаникаким посторонним мыслям не оставалось места. Зато после матча, когдапоследний мяч бывал забит, и джинны, суетясь, загоняли драконов в ангары, всезаботы и тревоги, поджидавшие за куполом, вдруг обрушивались камнепадом, и Таняедва могла доплестись до раздевалки.

– Ты, Танька, слишком много трепыхаешься по пустякам!Пупперы, Валялкины, Бейсусликовы! Самой-то не надоело менять шило на мыло имыло на компот? Прибереги нервы для старческого маразма. А пока повторяйпочаще: «Трынтравонис пофигатор», – как-то, года полтора назад, сказала ейСклепова.

– А с Пупперами, Валялкиными и Давимурашкиными чтоделать? – спросила тогда, помнится, Таня, невольно поддаваясь озорномуГробыниному настроению.

– А ничего… Как будет, так и будет. Или отдай всехтроих мне, а я тебе Гуню отдам. Он такой страшный, что на его фоне ты будешьвсегда хорошо выглядеть! – предложила Склепова.

Но сейчас Таня вспомнила об этом разговоре лишь мельком.Пуппер и Бейбарсов ушли на второй план, и если и существовали, то как страницыпамяти, которые порой приятно было пролистать. На первый же план вышел Ванька –тот самый упрямый маечник, который упорно все усложнял и старался заманить ее вжуткую глухомань.

«Я там деградирую! Стану как амеба в питательном бульоне!Буду плавать над лесом на контрабасе и орать на лешаков!» – думала Таня, бросаяконтрабас к клокочущей пене прибоя.

Она так живо и в деталях вообразила себе все это, что сумеларассмотреть внизу, на поляне, Ваньку, а с ним рядом большую белую кобылу сжеребенком. И внезапно поняла, что, несмотря на все сомнения, хочет туда, вчащобу, к Ваньке. И, забыв, что она над океаном, направила смычок вниз.Контрабас послушно клюнул грифом. Таню обдало брызгами налетевшей волны. На мигона потеряла ориентацию и могла бы вообще оказаться в воде, если быинстинктивно не вскинула руку со смычком над головой.

«Так мне и надо! Отличный душ для размечтавшихся девиц!Пусть Ванька прилетает! И чего я взвинтилась из-за ерунды?» – покаянно подумалаона, откидывая назад мокрые волосы.

И хотя на ней нитки сухой не было, возвращаться в Тибидохссразу Тане не хотелось. Около часа она играла с волнами в кошки-мышки. Выбиралаволну повыше, неслась ей навстречу и за краткий миг до столкновения, когдашапка пены грозно нависала у нее над головой, бросала контрабас вверх, ощущая,как верхушка волны, стремясь догнать, цепляет широким мокрым языком ее ступни.

Игра была чудовищно увлекательной. Таня могла быразвлекаться так до бесконечности, если бы не начало смеркаться. ОгниТибидохса, от которого она успела отлететь довольно далеко, едва виднелись.Продрогшая, промерзшая насквозь, ощущая верные признаки простуды, от которойона собиралась исцелиться двойным Аспиринусом прочихалисом, возвращалась Таня вТибидохс. Перстень Феофила Гроттера безостановочно ворчал и вообще вел себятак, будто промерзла не Таня, а он сам.

– Слушай, дед, как тебя только бабушка терпела? –не удержавшись, спросила у него Таня.