Робин Гуд с оптическим прицелом. Снайпер-"попаданец" - Борис Орлов Страница 37

Стрела вонзилась чуть ниже средины центрального круга. Неплохой выстрел, но можно и лучше…

Не слишком соображая, что именно я делаю, я вытащил из-под плаща свой Bear Attack, щелкнул релиз, свистнула стрела…

…И вонзилась точно в пятку стрелы рыцаря, расщепляя ее надвое.

Толпа замерла. Молчание было таким, что его, казалось, можно было резать ножом. Что-что там говорила эта прибалтийская актриса про паузу в фильме «Театр»?..

— Пусть кто-нибудь выстрелит так же! — прозвучал с помоста звонкий девичий голос. — Пусть попробует!

Толпа после этих слов вскипела, как молоко в кастрюле, завопила и заорала:

— Ух ты! Достославный сэр! Вот и тебе воткнули в зад! Непривычно?! А ты привыкай! Не все же тебе чужие зады шпилить! Шкуру-то, шкуру-то смени! На кобылячью! — и тому подобное, из чего я заключил, что рыцарь был небесно-голубого цвета и популярностью в народе не пользовался. В первую очередь из-за своего пристрастия к игре «в очко»…

Мои соратники окружили меня и потащили прочь от стрельбища. Вот, блин, не сдержался! Чуть всех не спалил!..

ИНТЕРЛЮДИЯ

Рассказывает Марион Мурдах, сиятельная наследница славного шерифа Нотингемского

Всю дорогу из Дэйрволда домой я промучилась, размышляя: правильно ли я поняла причину, побудившую Плантагенета отпустить меня, говорить и вести себя со мной так С одной стороны, он отпустил нас с батюшкой живыми и невредимыми, что само по себе было странно. Ведь отец — вассал его врага, причем врага страшного, непримиримого. Куда разумнее было бы убить нас (или хотя бы, прости Господи, отца), ослабив тем самым лагерь принца Джона и нагнав ужас на его сторонников. Плантагенет этого не сделал, хотя вовсе не выглядел профаном в военном деле. Значит, у него была причина так поступить. Но что могло заставить опытного воина — а в его опытности сомневаться не приходилось! — поступить против здравого смысла? Неужели он и вправду столь покорен и очарован мной, что… Нет! Нет!!! Гордыня — смертный грех, а враг рода человеческого только и ждет, чтобы залучить неопытную душу в свои сети!

Как же мне не хватало кого-то близкого, с кем я могла бы поделиться своими сомнениями и догадками, кто мог бы объяснить мне все и указать мои ошибки. Но у кого мне искать помощи? Матушка? Нет, она сейчас занимается домом и хозяйством и, скорее всего, просто не станет меня слушать. А коли станет, так еще хуже: прикажет прекратить забивать себе голову глупостями и готовиться к свадьбе с ненавистным Гисборном, выбранным мне в мужья отцом. Еще и книги, пожалуй, отберет.

Духовник? Но наш старенький отец Евлалий уже почти ничего не слышит, а проповедь читает так, что и не разберешь. И на все вопросы у него всегда один и тот же ответ: «Молись, дочь моя, молись Господу нашему Иисусу Христу, Пречистой Деве Марии и всем святым, которые хранят тебя и посылают тебе все блага. Молись, дочь моя, денно и нощно, со всем усердием и прилежанием, и Господь не оставит тебя». Так молиться я и без его советов могу…

И вот тут я вспомнила о моей старой Нектоне. Конечно! Именно она все выслушает, все поймет и все объяснит. Няня, милая моя няня. Как я хочу поскорее рассказать тебе все, хорошая моя, любимая моя, бесценная моя няня. Я не продала бы ее даже за тысячу марок. Золота!

Меня просто распирало от желания все рассказать Нектоне, и я невольно подхлестнула кобылу, спеша поскорее оказаться дома. В результате я догнала батюшку и услышала, как тихонько рассуждает сам с собой:

— …Не может быть! Или может? Но кого же тогда повесили в Локсли? Если это — Робин, то кто же был тот? А если тот был Робин, так кто же этот? Он держится не как йомен, воюет не как йомен, командует не как йомен… Сквайр?.. Откуда?.. Но я же своими ушами слышал, как к нему обращались «Робин»!..

Значит, отец думает, что Плантагенета зовут Роберт? Но он же Филипп… Неужели я ошибалась?!

И тут я вспомнила, как отец Евлалий, когда еще не был совсем старым, читал нам с братом житие святого Роберта и его блаженной матери Берты [34]. Ведь святой Роберт говорил: «Прежде всего, мы должны слушаться Бога и накормить голодных, одеть нагих». Вот почему сподвижники, среди которых много голодных, называют Филиппа «Робертом». За его заботу, нестяжательство и верность Богу! Я обратила внимание на то, что у него на пальцах не было ни одного перстня, в ушах — серег, да и одет был едва ли не хуже, чем его люди. И он совершенно прав! Истинного владыку должны опознать в толпе даже без одежды! А как, интересно, он выглядит без одежды?..

От этой мысли меня бросило в жар, и я почувствовала, как уши и щеки у меня покраснели. Нет, об этом девушке думать неприлично!..

В этот момент батюшка соизволил меня заметить и тут же принялся воспитывать. Как я могла стоять у окна, подвергая себя опасности? Зачем я показалась этому разбойнику? Понимаю ли я, единственная дочь и наследница шерифа, что, подвергая себя опасности, я ставлю под удар и его? И так далее, и так далее, и тому подобное…

Мне оставалось только слушать, покаянно кивать головой и периодически вставлять: «Да, батюшка», «Всенепременно, батюшка», «Поняла, батюшка» и даже «Никогда не повторится, батюшка». За этим увлекательнейшим занятием я и не заметила, как мы добрались до Нотингема, и опомнилась только тогда, когда мы проехали городские ворота.

Дома я сразу же удалилась к себе и, еле-еле дождавшись, пока мои служанки Эмм и Бетси переоденут меня, велела им удалиться и позвать ко мне Нектону.

И только няня вошла в комнату, только окинула меня внимательным взором, как тут же уселась в кресло и уверенно произнесла:

— Ну, рассказывай…

— Что?..

— Да что же, я, по-твоему, совсем ослепла, что ли? Любому видно же, что у тебя что-то случилось, да притом еще такое…

Я бросилась к ней на шею:

— Няня, милая! Ну как вот ты все знаешь? — Она чуть пожала плечами, улыбнулась, но промолчала, и я начала рассказ: — Понимаешь, вот когда мы уже выехали из Дэйрволда…

Я поведала ей все: и о засаде на лесной дороге, и о молодом Плантагенете, который назвал мое имя, и о штурме манора, и как он потом отпустил батюшку живым, хотя взять донжон для него не составило бы большого труда, и как он поклялся еще раз встретить отца, а мне обещал омыть ноги…

Я говорила и говорила, а Нектона слушала и слушала. И лишь когда я начала в третий раз пересказывать, как королевский бастард подал мне хлыст, а потом поцеловал руку, она слегка тронула меня за плечо:

— Голубушка моя, — тут ее голос предательски дрогнул, — голубушка моя… Что же удивительного в том, что молодой и знатный рыцарь влюбился в тебя. Ты же у меня умница, красавица. Поёшь — заслушаешься, идешь — заглядишься… Ну ведь не на Розалинду же Сайлс ему заглядываться, прости Господи! Корова сассенахская [35]…