День Дьявола - Андрей Плеханов Страница 37

Когда мы демобилизовались, проблемы только начались. Души наши были отравлены. Я уже рассказывал о том, каким дебилом я стал и как не скоро вышел из этого состояния. Но я знаю многих людей, моих бывших друзей по роте, для которых это кончилось хуже. Гораздо хуже.

Только не говорите мне, что все это произошло из-за распада Советского Союза. Что если бы продолжался социализм, то они не стали бы убивать друг друга. Что при коммунистах все было хорошо. Не терплю я такого фарисейства. Не могу видеть, как старичок с портретом Усатого на груди шамкает: «А ведь при Сталине все было хорошо, правильно все было! Жидов и интеллигентов стреляли, и порядку было больше! Никто безобразиев не позволял! А рабочий человек жил как следовает». Потому что это не имеет отношения ни к коммунизму, ни к социализму. Это было то же самое - свои отстреливали своих. Конечно, этот старичок всю жизнь работал токарем на заводе, делал свою норму, участвовал в своем социалистическом соревновании, а по вечерам пил свою водку и бил свою жену. Кому до него было дело? Никому. А в кабинетах Лубянки разговаривали «по-партийному» со своими - с теми, кто молился тому же самому коммунистическому богу. Но оказался слишком умен, или слишком честен, или просто перешел кому-то не тому дорогу, или просто попал под горячую руку. Попал под разверстку: «Выловить столько-то троцкистов, столько-то правоуклонистов, столько-то космополитов. И расстрелять всех к чертовой матери Только сперва пытать их как следует». Чтоб помучились. Чтобы рассказали все честно. Чтобы, когда шли на свое аутодафе, на свой расстрел, публичный или скрытый, плакали, и говорили, что согрешили, и каялись в ереси, измене горячо любимому делу Ленина - Сталина…

Все это уже было… Боже мой… Знает ли Бог, сколько садистов с наслаждением удовлетворяли низменные страсти свои к терзанию человеческой плоти, прикрываясь Его именем?

И сейчас я снова видел такое: ничтожные люди пытали человека. Несомненно, верующего человека. Верующего, наверное, более искренне, чем они сами. И поэтому он заслуживал пыток, заслуживал боли, и зазубренных крючьев, и даже смерти. Мучительной смерти. Какую правду они хотели от него узнать? О какой правде вообще можно было сейчас говорить? Правда существовала только одна: они заполучили его в свои лапы, и он был обречен.

Я уехал из России именно поэтому. Потому что началась война в Чечне. И то, что я много лет видел в кошмарных снах, заново переживая свою службу в армии, теперь увидел по телевизору. Сводки событий в новостях - сперва бравурные, затем все более пессимистические. А потом обреченные глаза матерей, пытающихся узнать сыновей своих в куче обгорелых трупов. И, наконец, окровавленные отрезанные головы русских мальчишек в грязном, садистском и все же правдивом фильме Невзорова.

Я уехал сюда, в Испанию. Я читал историю Испании и знал, что история эта черна и жестока, как сам ад. Испанцы все века убивали своих. Убивали друг друга безо всякой жалости - тысячами и сотнями тысяч. И только сорок лет назад перестали делать это. И за эти сорок лет достигли вдруг такого расцвета, что смогли себе позволить стать нацией доброй, и улыбающейся, и необычайно жизнерадостной.

Я жил среди испанцев. Я знал их достаточно хорошо. Я любил их. Я даже завидовал их темпераментному жизнелюбию. И только теперь, заглянув в этот чертов глазок, я поверил в то, что инквизиция существовала на самом деле. Что это не было ложью, кошмарным бредом параноика.

В комнате появилось еще два человека. Одеты они были в серые балахоны, а на головах их сидели серые колпаки, закрывающие лица полностью, с прорезями для глаз и для рта.

Вы видели таких людей на рисунках - так обычно изображают средневековых палачей. Именно так они и выглядели. Именно палачами они и были.

Один из них взял инструмент, похожий на двурогую вилку, и положил его в огонь.

– Пусть раскалится получше, - сказал он. - Потому что ты - очень неразговорчивый, еретик. Ты делаешь ошибку. Все равно ты расскажешь все. Я не могу сказать, что жалею тебя, потому что это было бы противно Богу - жалеть проклятого еретика. Но все же я могу дать тебе хороший совет: говори охотнее. Рассказывай все, и это уменьшит твои муки.

– Что? - просипел Веларде. - Что я еще могу сказать вам? Вы и так все знаете обо мне. Убейте меня побыстрее, прошу вас. Убейте меня, если на то есть воля Господня. Проявите христианскую милость ради Матери Божьей…

– Назови имена. - Инквизитор привстал с места. - Назови нам тех, кто, как и ты, проповедовал лютеранскую ересь! Назови нам их, и судьба твоя будет облегчена! Может быть, ты даже будешь отпущен. Ибо Бог всемилостив, и мы, проповедники воли Божией…

– Я же сказал вам, что я не лютеранин!!! - Веларде дернулся в своих путах, пытаясь вырваться, глаза его горели яростью. - Сколько раз повторять вам, тупые ослы, хвастающиеся своей ученостью, что я не имею никакого отношения к лютеранству! Я - alumbrado!!! Я - иллюминат и не скрываю этого! Но я не имею никакого отношения к ереси подлого немца и не могу быть судим за это! Кто позволил вам подвергать таким пыткам иллюминатов? Мы - католики, всего лишь католики! Мы не замешаны в иудействовании, мы не терпим ереси Лютера и сами боремся с ней! С каких это пор с alumbrados стали обходиться, как с презренными морисками? [Мориски - насильно крещенные испанские арабы.]

– Да. - Инквизитор снова сел на свое место, и два других монаха безмолвно кивнули головами. - Да, так и было. До сих пор вы, проклятые иллюминаты, пользовались негласным покровительством сверху. Но хорошие времена для вас кончились! Карл V отрекся, и теперь у нас новый король. И, смею заметить, Филипп II умнее своего сиятельного отца. Умнее и благодетельнее. Он не заигрывает более с еретиками - такими, как вы, греховные alumbrados. Потому что он понимает всю опасность протестантской ереси. Он выжигает ее каленым железом! Он предпочел бы остаться королем без подданных, чем иметь еретиков среди своих подданных. А чем, скажи, ваша иллюминатская ересь отличается от лютеранской? Да почти ничем! Вы рядитесь в тогу истинной веры, считаете себя безгрешными, а сами обманываете верующих своим мистицизмом. Вы выступаете против святых обрядов, против церкви, против икон, против самого Папы! Вы утверждаете, что сие внушено вам Богом - но кто докажет, что сие не исходит от Дьявола? Вы действуете по наущению Дьявола. И в этом вы равны отвратительнейшим лютеранам!

– Мы католики… - Веларде говорил едва слышно. - Мы католики. Не избивайте иллюминатов, почтенные инквизиторы. Это не добавит вам ни денег, ни добродетели.

– Вы - гнусная секта, наущаемая врагом нашим, Дьяволом! - На этот раз вскочил с места другой инквизитор - жирный боров с визгливым голосом. - Супрема приказала нам, святой инквизиции, учредить за вами особый надзор! Великий инквизитор Вальдес написал в своем письме Папе нашему, Павлу IV, что лютеранская ересь ведет начало от тех., кого зовут иллюминатами! И он прав, тысячу раз прав! Будь моя воля, я бы сжег вас всех живьем на костре, так же, как мы сделали это год назад с четырнадцатью лютеранами в Вальядолиде, и избавил бы мир от богомерзкой скверны!

– Тише, почтенный Эресуэло. - Главный из троицы инквизиторов тронул за рукав толстяка, и тот тут же остыл, сел на место. - Вы чересчур усердны в своем праведном деле. Грешник, конечно, будет наказан по злодеяниям своим, но никто не намеревается сжигать его. Если он, конечно, покается… - Инквизитор хитро сощурился. - А он обязательно покается. Он расскажет нам о своих сообщниках…