Пришельцы, дары приносящие - Гарри Гаррисон Страница 37

– И кого же это я должен остерегаться? – с ухмылкой спросил загорелый, богатырского сложения фоторепортер у бледного, как рыбье брюхо, субтильного, впалогрудого флотского лейтенанта, ростом едва достававшего ему до плеча.

– Да говорю же: пикаюнцев! [17]В Новом Орлеане их полно, особенно в прибрежных кварталах. Это очень опасные люди. Некоторые вообще сущие звери: если заметят тебя, сразу набросятся и сожрут.

В смехе репортера звенела сталь; от могучего хлопка по спине моряк аж закашлялся.

– Дружок, давай ты будешь беспокоиться о собственной заднице, а не о старине Максуайне, который двенадцатилетним мальчишкой прикончил во имя Господа своего первого вьетнамского коммуняку. С тех пор я побывал на восемнадцати войнах, по большей части фотографировал их, но при этом никогда не упускал возможности кого-нибудь шлепнуть. Спорим, твой трухлявый флот такими заслугами похвастаться не может. – И свое презрение к главному роду вооруженных сил он подчеркнул неприличным жестом, отчего закачались и запрыгали висящие на нем, как игрушки на рождественской елке, многочисленные фотокамеры и причиндалы.

Аккуратно поправив снаряжение, великан окинул взглядом Миссисипи: везде черная гладь, только у ржавого корпуса подлодки колышется пена. Над водой поднимался туман, до того едкий, что щипало в ноздрях; вкупе с ночной мглой он размывал огни приближающейся пристани. Через стальные листы ногам Максуайна передавалась вибрация машин шедшего задним ходом к причалу плавсредства, а откуда-то с берега доносился вой сигнальной сирены. Вооруженный до зубов портовик поймал швартовочные концы, затем выдвинул сходни. Лейтенант нервно поглядывал на Максуайна и грыз кончик тонкого уса.

– Сэр, дальше вам придется идти в одиночку, – сказал он. – На берегу вас встретит охрана, а мы сейчас переберемся в военный док…

– Не бери чужие проблемы в голову, сынок. Максуайн вполне способен о себе позаботиться.

Не то хохотнув на прощание, не то презрительно фыркнув, он протопал по сходням, миновал ярко освещенный док и очутился на пешеходной дорожке; дальше горели огни и ждали охранники. Дорожку – неосвещенную, грязную, гнилую – репортер успел пройти лишь наполовину. Внезапно позади него вырос темный силуэт, и шею захлестнула удавка. Максуайн не сдался без сопротивления, он вовсю брыкался, пучил глаза и резал пальцы о проволоку, но смерть наступила достаточно быстро. И еще до того, как сердце трепыхнулось в последний раз, у жертвы забрали фотоснасти и удостоверение личности; все это перекочевало в руки человека, который вылез из спрятанной под пристанью пироги и взобрался по склону к дорожке. Ростом и телосложением не уступая покойному, он был одет в точно такой же комбинезон. И минуты не прошло, как внешне он совсем уподобился репортеру. Но прежде, чем пойти дальше, он шепотом обратился к людям, тащившим мертвеца в лодку, и это были первые за всю операцию слова:

– Не забудьте: мне за мясцо причитается.

– Уи, Жан Поль, – последовал такой же тихий ответ, и убийцы исчезли в потемках.

«Двойник», топая так же громко, как и «оригинал», прошел остаток дорожки и очутился на берегу, в круге света, под прицелом двух скорострельных винтовок пятидесятого калибра, которые держали в руках суровые полицейские. Зловещего вида офицер службы безопасности, в темной шинели, с дуэльными шрамами на лице, с красными глазами, подозрительно уставился на Жана Поля.

– Нам было сказано, что вы после высадки незамедлительно проследуете сюда. А вы задержались.

– Точно, – подтвердил Жан Поль наглым тоном Максуайна и приблизился к начальнику, чтобы обдать густым запахом чесночного сойлента. – Задержался я. Захотелось сфотографировать бедняжку Миссисипи, навсегда отравленную канализационно-промышленными стоками вашего вонючего города.

– Это ночью-то? – Офицер закашлялся, пятясь от репортерского «выхлопа», который любым канализационно-промышленным запахам дал бы сто очков вперед.

– Сынок, ты про инфракрасную съемку что-нибудь слыхал? Дохлая рыба особенно хорошо получается.

Разозленный начальник осмотрел удостоверение личности Максуайна (на то и был расчет: гнев лучше подозрительности) и не заметил никакого подвоха. Бормоча что-то невнятное, он ткнул большим пальцем в сторону низинных кварталов, и Жан Поль с двумя громилами по бокам направился в негостеприимную темноту.

– Чуваки, держитесь ко мне поближе, – попросил он. – Не хочу получить по башке от ваших пикаюнцев или в тоннелях заблудиться.