Тайные хроники герцога Э - Татьяна Абалова Страница 37

Вынуждена была написать, что летописец обеспокоен грядущими событиями и боится, не откусит ли неизвестная тварь ему голову. На что тут же получала ответ: «Держись за моей спиной, и ни одна тварь до тебя не доберется».

Но больше всего меня ввел в ступор монолог о мече. Речь как раз шла о деталях и размерах этого мощного оружия (с рисунком и пояснениями, сделанными герцогом), откуда я, наконец, узнала, что такое яблоко и для чего нужен двуручный меч, как вдруг обнаружила отступление, где дюк Э в поэтической форме изложил страдания меча, вдоволь напившегося крови и мечтающего заснуть в объятиях ножен.

Мой ответ был прост: «Двуручному мечу не нужны ножны. Совсем».

Я с нетерпением ждала реакции индюка Э и дождалась. Из сложенной пополам страницы выпал засушенный полевой цветок. Что это?

Я сидела и смотрела на бледно–синюю головку несчастного лютика и улыбалась, словно дура.

После непонятной выходки герцога я старалась избегать встречи с ним. Если где в гуще толпы и ловила его взгляд, то краснела так, что полыхало не только лицо, но и все тело. Хотелось нырнуть в реку и не всплывать. Пульс увеличивался до невозможного, а рот пересыхал. Спроси у меня в этот момент о чем–нибудь, и я промычала бы, точно неразумная корова. Герцог же, наоборот, играл со мной, как кот с мышкой. Нет, чтобы вызвать к себе (раньше не церемонился) и объяснить, чего от меня хочет, делал наши случайные встречи волнительными. То мимоходом задевал своей рукой мою, то вдруг оказывался стоящим за спиной, и я поворачивалась, чувствуя чужое дыхание на затылке, то наблюдал издалека, загадочно улыбаясь.

«Это уже становится неловким, – набравшись храбрости написала я, отправляя ему хроники. – Ваши взгляды и мое стеснение замечают. Неужели великий полководец хочет прославиться несвойственными мужчине чувствами к своему хронисту?»

«Великий полководец хотел бы большего, чем просто взгляды. Ему все равно, что о нем думают вассалы. Ему не все равно, как к нему относится летописец. И он не желает, чтобы решение хрониста о сближении было принято под давлением величия гения военного дела».

О, как нескромно!

Я с десяток раз прочла сообщение. Мы, заигравшись, вступали на горящую тропу: герцог прямо говорил о постели. Но он ждал, что я первой постучусь в его дверь. Не хотел казаться насильником, поскольку именно так поступают господа, желая завладеть ничтожными подданными.

«Вы практикуете противоестественную связь? Полководец и хронист? Неужели? Только подумав об этом, я сгораю от стыда», – как летописец, я могла поинтересоваться этим аспектом. Ведь обоз с продажными женщинами не всегда следовал за армией. Мне уже донесли, что в горы пойдут усеченным составом. Остальным приказано ждать возвращения отряда. Кухарки вот уже неделю усиленно готовили «сухие пайки»: вялили мясо, сушили сухари, намешивали мед с маслом и орехами.

«Я слышу намеки на мужеложство? – ответ герцога не задержался. Я прямо видела, как он поднимает бровь. – Но мы–то знаем истину. Мы вполне осознаем, на что способны в постели великий полководец и его юный хронист».

«Крепость хрониста не сдастся напору великого полководца. Его помыслы чисты, а бастионы крепки».

«Не буду брать нахрапом. У меня достаточно сил на долгую осаду».

«Удачи!»

«Удачи».

«А почему Их Светлость не приглашает хрониста на совещания? – это был чисто рабочий вопрос. – Разве ему не положено освещать все аспекты предстоящей битвы с тварями?»

«Великий полководец опасается, что хронист не сможет покинуть комнату после совещания. Бастион не выдержит натиска и падет. Помысли полководца не чисты».

Нет, надо кончать опасную переписку. Так мы доиграемся.

Мои помысли уже не были настолько чисты, как прежде, а бастионы ощутимо пошатнулись. Лишь светлые воспоминания о Конде удерживали меня от необдуманного шага. Герцог нравился все больше и больше.

Но вот, наконец, прибыли из Зохана обережники, которых так долго ждали. Они принесли с собой голову кроволака и выставили ее на всеобщее обозрение. Мы с кухарками тоже пошли поглазеть. Мертвый, он все равно оставался красивым. Вот честное слово, так красив, что засосало под ложечкой. Представляю, как трудно сопротивляться, если его прекрасные глаза открыты. Но трезвомыслящий человек просто обязан противостоять этому неестественному зову природы! Похоть – вот что толкает нас на неверные поступки! Надо воспитывать себя и не кидаться первому встречному на шею.

Все это, недолго думая, я выложила в хрониках.

Но приписка герцога меня удивила.

«Жажду любви внушать способны не только твари. Перед зовом природы никто не устоит. Если хронист хочет в этом убедиться, пусть выйдет в полночь в коридор».

Никаких ночных рубашек. Я оделась так, точно собиралась в поход по снежным пустошам. Тщательно все застегнула и завязала. В полночь я к эксперименту была готова. В мыслях не держала отказаться от встречи. Герцог должен заплатить поражением за голословные утверждения. Перед зовом природы никто не устоит? Я кремень. Я предупреждена, значит, вооружена.

Взяв лампу, выставила ее перед собой на вытянутой руке и смело открыла дверь.

Герцог ждал в коридоре.

Убедившись, что он пристойно одет – все, как полагается: сапоги, штаны, рубашка и камзол, я опустила лампу на пол.

– Вот, я пришла, – сказала я, расправляя плечи.

– Вижу, – произнес герцог, и тугая волна воздуха ударила меня в грудь. Сердце сбилось с ритма. Сделалось нестерпимо жарко, и я закрыла глаза, стремясь унять волнение. Когда я их открыла, стояла так близко к герцогу, что лбом задевала его колючий подбородок. Его руки опустились на мои плечи, и я невольно вздрогнула – настолько они были горячи. Повернула голову, чтобы посмотреть на ладонь, что ползла по моей руке вниз, и только тогда заметила, что на мне нет одежды. Я, не понимая, обернулась: все мои вещи валялись на полу. Я шла к герцогу и поочередно скидывала их с себя. Я подняла голову, ища в глазах Их Светлости разгадку, но меня повело. Обхватила ладонями его лицо, поднялась на цыпочки и приникла к губам в поцелуе.

Сначала дюк Э не пускал мой язык, но я была настойчива, о, как же я была настойчива!

Я применяла силу, тянула герцога вниз, чтобы не танцевать на цыпочках, а когда он поддался, и вовсе повисла на нем, принуждая опуститься на пол. На брошенную одежду. Я бесстыдно предлагала ему себя!

Я обхватила его ногами, когда почувствовала горячие ладони на своих ягодицах. Он пытался что–то сказать, но я не давала. Целовала с исступлением. Если бы я была самкой богомола, я бы, наверное, его съела.

Лишь холодные простыни моего жесткого лежака заставили оторваться от герцога.

– Все, спи! – он, все такой же одетый и застегнутый на все пуговицы, ткнул меня пальцем в лоб.

Проснулась я с рассветом. В ночной рубашке. Мои вещи висели на спинке кровати, сапоги стояли у порога, и ничто не напоминало о постыдных событиях ночи. Я потерла рукой лоб, пытаясь разобраться, целовалась я с герцогом или нет, но даже крохотной подсказки не находила. Все, как обычно. Лампа на месте, половичок не сдвинут.