Лакомые кусочки - Марго Ланаган Страница 36

— Я удивилась, что вы не вернулись к ужину, но раз вы ушли в лес с Медведем, я знала, что вам ничего не грозит. Так и получилось. — Лига вытащила из золотистых кудрей Бранзы веточку мха. — Эдда, расскажи мне еще раз, как Медведь спрыгнул с обрыва.

Младшая дочь повторила рассказ. Мать слушала ее очень внимательно, не отвлекаясь, чтобы взять в руки иголку или веник, так что девочке даже не пришлось приукрашивать свою историю.

— А вы не… Вам не пришло в голову дотронуться до Лунного медведя?

— Дотронуться? — Бранза состроила гримаску. — Он обжег бы нам пальцы! Или отморозил. Или… в общем, сделал бы больно.

— А если нет? Что, если он, например, смог бы стать самим собой и… — Лига вытянула руку, демонстрируя нужный жест, на ее лице отразились надежда и задумчивость. — Вы просто могли взять его за лапу и легонько потянуть — так, как приглашаете кого-нибудь на танец.

— Нет, мы этого не сделали, — призналась Эдда, глядя в отрешенное лицо матери. — Бранза чуть не умерла со страху.

— Ты тоже не больно-то желала здороваться с ним, когда он потянулся к нам.

— Потянулся? — резко спросила Лига.

— Не то чтобы потянулся. Сделал вот так… — Эдда неопределенно взмахнула рукой. — Возле нас. Как будто хотел поиграть или… помахать на прощание.

— Или сбросить нас с обрыва, — сухо вставила Бранза. — Помнишь, ты еще сказала: «Давай отойдем за деревья».

— А ты, между прочим, сразу согласилась и побежала, только пятки сверкали!

— Дети, не ссорьтесь, — мягко сказала Лига и привлекла к себе обе усталые вымокшие фигурки. — Мы все расстроены из-за того, что Медведя больше нет с нами.

— Да. — Бранза благодарно склонила голову на плечо матери.

— Как ты думаешь, мамочка, куда он отправился?

Лига задумалась, продолжая обнимать дочерей и слегка покачиваясь.

— Не знаю, — сказала она. — Даже не представляю.

Она постепенно перестала раскачиваться, замерла и опустила глаза, словно стояла у края обрыва и силилась разглядеть внизу, среди зелени леса, мелкую точку — крошечного Медведя.

Эдда уже раскрыла рот, чтобы спросить ее: «Значит, ты и карлика видела — там, у болота?», но затем передумала. На лице матери застыло странное выражение, словно бы все видимое невооруженным глазом ничего не значило по сравнению с тем, на что был устремлен внутренний взор Лиги и что вызывало у нее горечь и сожаление.

Обычно Медведь приходил после обеда или к вечеру. С наступлением тепла входная дверь целый день стояла открытой, и появление огромного животного, закрывающего собой почти весь проем, грязного, воняющего рыбой или клевером, всегда радовало обитательниц хижины. Если девочки были дома, они подбегали к Медведю, всплескивали руками, охали и ахали, ругали за неопрятность. Сестры обожали приводить в порядок его мех. Отмытый и вычищенный, Медведь неизменно подходил к Лиге и осторожно тыкался носом ей в спину, если она была занята делами, или же опускал голову и щекотал дыханием ее босые ноги, как бы благодаря хозяйку за то, что она позволяет ему находиться в доме.

Лига долго отучала себя от привычки ждать Медведя. Заслышав голоса девочек, возвращающихся с лесной прогулки, она старалась сдерживать свои чувства, унимать нетерпеливое сердце и ограничиваться простой радостью от того, что видит обеих дочерей, гибких и быстроногих, весело чирикающих или ссорящихся по пустякам. Главное — они живы и здоровы, и не важно, что позади них темной горой не возвышается Медведь. Просто он был таким… крупным… И оставил после себя столь же объемную пустоту. Однако Лига тосковала не по его огромным размерам — то есть не только по ним. Всевозможные способы, которыми Медведь располагал свое громоздкое тело рядом с людьми — принимал роль меховой игрушки, кровати или дружелюбного кресла; мирно храпел перед очагом или, если было тепло, прямо на пороге; то шалил и дурачился, то был тише воды ниже травы, то вдруг становился необыкновенно серьезным и величавым, — все это согревало, делало жизнь прекраснее. Стирая белье в ручье, Лига поднимала глаза — ах, нет, это не Медведь, это просто тени деревьев. По вечерам, когда она убирала со стола, а девочки перед сном выбегали на полянку и носились там до изнеможения, вдвоем, без Медведя, на котором можно было кататься, которого можно было строго отчитывать или ласково почесывать ему шею и загривок, Лига понимала, как быстро привязалась к их постоянному гостю — к его своеобразному мужскому присутствию, величине, терпеливости и добродушию. Лига ложилась в постель, однако кровать не могла заменить форму и тепло медвежьего тела. Она падала в нагретую солнцем траву — если зажмуриться и напрячь воображение, мягкие травинки почти сходили за густой медвежий мех, — но под ней ничего не вздыхало, не ворочалось, не урчало после сытного обеда. Лиге приходилось постоянно напоминать себе, что Медведя больше нет. В такие моменты она выходила из дому, сгребала в охапку дочерей — сплошь легкие косточки и летящие волосы они были, — валила их на траву, щекотала и тискала, по-медвежьи рыча, или садилась у огня, обхватывала себя за плечи и молча глядела на пламя.

Эдда мерила шагами узкий козырек перед обрывом и стучала по земле длинной толстой палкой.

— Покажись! Покажись мне! — бормотала она. — Кем бы ты ни был, волшебным Медведем или падучей звездой, выйди и озари меня своим светом. Тук! Тук! — ударяла о землю палка.

Внизу темными волнами вздымались холмы и леса, да золотистые спинки пролетающих птах вспыхивали на солнце. Ветерок дразнил черные кудри Эдды, набрасывал их на щеки и лоб. Все вокруг было в движении, однако ничего не происходило.

— Это был не сон! — упрямо повторяла Эдда небу. — Мы побежали за Медведем, он спрыгнул отсюда, с этого самого места, а потом появился ты. Мы обе видели тебя, и я, и Бранза, пускай даже она не хотела. И мама тоже! Она ни разу не сказала, что мы все выдумали или что нам голову напекло.

Шлеп! Комок грязи сорвался с обрыва и улетел вниз. Почему не происходит того, чего хочет Эдда? Комковатые облака послушно плыли за ветром; о чем-то грезили небеса; в огромном жестоком мире сучья царапались, камни подкатывались под ноги, деревья стояли безмолвными стражами и даже не думали помочь девочке отыскать дорогу. Как бы Эдда ни злилась, природе не было до нее никакого дела.

— Я нарочно не взяла с собой Бранзу! — обиженно крикнула она в вышину. — Я верю в тебя! Если ты покажешься, я не испугаюсь. Выходи, светящаяся штуковина, выходи же!

Вокруг Эдды струилась тишина, обернутая вуалью из шелестящих листьев и птичьих криков.

— Ах ты, чтоб тебя! Во имя бородатого карлика, куда же ты подевался?

Эдда встала на самом краешке обрыва, закрыла глаза и представила пространство перед собой, разверстую пасть пустоты. Когда Медведь исчез, уже почти стемнело — не так, как сейчас, когда сквозь зажмуренные веки проникает багряный свет. Нет, спустились настоящие сумерки, полные шорохов, дыхания ночных обитателей леса, шелеста их мягких лап. Эдда мчалась по тропинке за темной массой Медведя, в ушах у нее стояло хныканье Бранзы, и вдруг она увидала, как Медведь прыгнул к звездам, словно земля не заканчивалась обрывом, а стелилась дальше. Эдда побежала бы, обязательно побежала бы следом, не появись перед ней сотканное из лунного света создание, очертаниями похожее на медведя, и не сказало… Что оно сказало? Нет, ни слов, ни голоса не было. Лунный медведь просто дал ей понять, что она очень устала, что надо позаботиться о безопасности Бранзы, да и о своей собственной тоже. Если бы он не помешал, Эдда прыгнула бы вслед за Медведем в… какая разница куда. В то место, где свет. В то место, которое подхватывает тебя, если ты падаешь с обрыва, и не дает разбиться об острые камни внизу.