Вторжение в Империю - Скотт Вестерфельд Страница 36

Дом не пожалел ничего. Он даже вскрыл ту самую, заветнуюупаковку кофе, принадлежавшую прежнему владельцу. Этот волшебный напиток онприготовил после того, как люди покончили с трапезой.

Дом наблюдал и ждал. Ему не терпелось увидеть, что жепроизойдет в результате всех его стараний. Он так часто читал о том, что хорошоприготовленная еда была ключом к началу доброй беседы.

И вот теперь настало время проверить справедливость этогоутверждения.

Капитан-лейтенант

После обеда Нара Оксам отвела гостя в комнату, откудаоткрывались восхитительные виды. Как и предельно изысканные блюда, поданные кобеду, так и пейзажи за окнами буквально сразили Зая. Обрывистые склоны гор,чистые небеса и чудесные далекие водопады. Наконец-то — возможность отдохнутьот столичных толп. Но наибольшее восхищение у гостя все-таки вызвал камин —очаг, который обязательно нашелся бы в наданском доме. Хозяйка и гость вместесложили маленькую пирамидку из настоящих дров. Нара длинными ловкими пальцамиразожгла огонь.

Зай бросал взгляды на лицо хозяйки, озаренное языкамипламени. Взгляд Нары Оксам менялся. С каждым часом, проведенным в полярномдоме, взгляд ее становился все более рассеянным, несфокусированным — как усильно пьющей женщины. Лаурент догадывался, что она перестала приниматьлекарство, которое спасало ее от безумия в городе. Она становилась болеечувствительной. Он почти физически ощущал силу ее эмпатии, настроенной на него.«Интересно, что она сумеет выудить?» — гадал он.

Зай старался не думать о том, что может произойти между ними хозяйкой дома. Он ничего не знал о традициях Вастхолда. Эта экскурсия наполюс могла быть обычным жестом вежливости по отношению к чужаку, общепринятымпроявлением внимания к получившему высокую награду герою и даже попыткойскомпрометировать политического оппонента. Но это был дом Нары, и они тут былисовсем одни.

Мысли о возможной близости возникали сами собой ипродвигались по сознанию со скрипом — Зай давно забыл о чем-либо подобном. Современи освобождения полученные в плену побои и перенесенные пытки часто давалио себе знать, тело отзывалось болью, порой приводило в отчаяние, время отвремени появлялись чисто технические проблемы, но с той поры Зай никогда неощущал желания.

Могла ли Нара заметить его мысли — вернее, полумысли — овозможной близости? Зай знал, что большинство синестезических способностейобостряются в благоприятной среде. А у нее?

Зай решил выказать любопытство, чтобы хотя бы немногоотвлечь Нару (и себя самого) от других его мыслей. И он задал вопрос, которыйвертелся у него на языке со времени их первой встречи.

— А как ощущается эмпатия в детстве? Когда вы поняли,что умеете… читать мысли?

Такое определение вызвало у Нары смех — как и ожидал Зай.

— Не сразу, — ответила она. — Я этого долгоне понимала.

Я выросла на равнине. Там так пусто… На Вастхолде естьпрефектуры, где на один квадратный километр приходится меньше одного человека.Бескрайние равнины в поясе ветров, чье однообразие нарушают только Кориолисовыгоры. Они и создают туннели, из-за которых ветры пробивают эрозионные русла, аэти русла в конце концов превращаются в ущелья. Повсюду на равнине слышно, какпоют горы. Резонансы ветра непредсказуемы, нельзя искусственно настроить горуна определенный звук. Говорят, что даже риксский гигантский разум не смог бысправиться с такой математической задачкой. Каждое ущелье как бы играетсобственную мелодию — медленную, протяжную, как стоны китов. Порой горыпроизводят звуки более низкой частоты, чем способно воспринять человеческоеухо, и тогда ноты звучат, как удары в басовый барабан. Проводники, которыеводят экскурсии по горам, способны различить по звуку склоны разных гор сзакрытыми глазами. Наш дом выходил на гору Баллимар, а ее северный склон издаетзвуки от басовых биений до сопрано — это когда усиливается ветер. Словно сиреныпредупреждают о начале бури.

Сначала мои родители думали, что я идиотка.

Зай изумленно взглянул на Нару, гадая, нет ли у этого слована ее родной планете более мягкого значения. Она в ответ покачала головой. Этумысль было легко прочитать.

— Там, на равнине, мои способности были незаметны. Впустынной, безлюдной местности я не страдала безумием, а эмоциональноеизлучение от многочисленного семейства было почти неощутимым и не доставляломне страданий. С родственниками я могла не только читать эмоции, но ипередавать их. Эта связь давалась мне очень легко. В семье меня считалиглупенькой, но при этом — девочкой с хорошим, легким характером. Мне во всемугождали, а я понимала все, что происходило вокруг меня, но не любила помногуговорить. И так ведь все было ясно, без слов.

Зай вздернул брови.

— Странно, почему же я тогда стала политиком, да?

Он рассмеялся.

— Вы читаете мои мысли.

— Прочла, — не стала спорить она, наклонилась и пошевелиладрова кочергой.

Огонь теперь горел ровно, стало так жарко, что ониотодвинулись на метр.

— Но говорить я умела. И родители ошибались насчет моихспособностей, я была очень сообразительна. Если я знала, что мне светитпоощрение, то старательно выполняла устные уроки с компьютером. Но мне была ненужна речь, поэтому страдали вторичные языковые навыки — чтение и письмо.

А потом я впервые попала в город. Зай заметил, что ее пальцыкрепче сжали кочергу.

— Я думала, что город — это гора, потому что слышалаего звуки издалека. Я думала, город поет. На большом расстоянии город подобенокеану. Удары волн звучат приглушенным гулом, постоянным, беспрерывным фоновымшумом. В Плейнберге тогда жило несколько сотен тысяч человек, но я слышаланесколько десятков резких теноровых нот, которые доносились от того места, кудамы ехали. Это был шумный, крикливый политический праздник. Местная мажоритарнаяпартия пробилась в континентальный парламент. Мы ехали по равнине на неспешномназемном транспорте, и этот звук радовал меня, и я пела в ответ на пение такойвеселой, чудесной горы.

Интересно, что думали о моем поведении родители. Наверное,что-нибудь вроде: «Вот распелась наша дурочка».

— Они вам ничего не говорили? — спросил Зай.

Нара, похоже, удивилась вопросу.

— С того дня я с ними не разговаривала.

Зай часто заморгал. Он почувствовал себя бессердечнымчурбаном. Биография сенатора Нары Оксам наверняка была хорошо известна вполитических кругах — по крайней мере, голые факты. Но Заю она была известнатолько по прозвищу Чокнутая Сенаторша.

Однако от последней фразы Нары у него по спине побежалимурашки. Одиночество ребенка? Потеря всех связей с семьей? Ему, воспитанному вваданских традициях, это было непонятно, это возмущало его. Зай сглотнулподступивший к горлу ком и постарался сдержать эмоции, понимая, что Нара, какэмпат, уловит их и ей это будет неприятно.