Ангелология - Даниэль Труссони Страница 36

В квартире все лежало так же, как я оставила утром. Открытый толстый том святого Августина, в кожаном переплете, на обеденном столе рядом с тарелкой с остатками моего завтрака — хлебом и земляничным джемом. Я убрала посуду, отнесла фолиант к себе в комнату и положила на стол среди разбросанных бумаг. Там были книги, которые следовало прочесть, бутылочки чернил и множество наполовину исписанных блокнотов. Я взглянула на пожелтевшие, потрепанные фотографии. На одной были изображены мои родители — крепкие, продубленные всеми ветрами фермеры на фоне холмов, где рос наш виноградник, на другой — моя бабушка, баба Славка. Волосы у нее были повязаны платком по обычаю деревни, в которой она жила. Я так углубилась в разглядывание снимков, как будто не была дома целый год.

Я была дочерью виноделов, беззаботной, застенчивой деревенской девочкой, способной к наукам. Кроме того, я сильно, непоколебимо верила в Бога. Моя мать происходила из семьи виноградарей, ее предки тихо жили, упорно трудясь, выращивали и собирали оксеруа блан и пино гри. [19]Они прятали все семейные сбережения в стены сельского дома в ожидании, когда кончится война. Мой отец был иностранцем. Он иммигрировал во Францию из Восточной Европы после Первой мировой войны, женился на моей матери и принял ее фамилию. А потом взялся за ответственное дело управления виноградником.

Хотя отец никогда не учился, он обнаружил у меня способности к учебе. Как только я начала ходить, он дал мне в руки книги, в основном богословские. Когда мне исполнилось четырнадцать, он устроил меня учиться в Париж, привез на поезде на экзамены в академию, а как только я получила стипендию, отвез меня к месту учебы. Вместе мы упаковали все мое имущество в деревянный сундук, который достался ему от матери. Позже я узнала, что моя бабушка хотела учиться в той же самой академии, и поняла — моя судьба стать ангелологом была предопределена много лет назад. И теперь, когда меня послали найти мою опоздавшую подругу, я усомнилась, что захочу вернуться к жизни своей семьи. Если бы Габриэллы в квартире не было, я бы встретилась с доктором Серафиной в атенеуме одна.

Я вышла из комнаты и заметила движение за матовым стеклом большой ванной в конце прихожей. Дверь была закрыта. Конечно же, Габриэлла там. Странно, если учитывать, что в это время ей следовало присутствовать на занятиях. Ванна, по-видимому, была доверху заполнена горячей водой. Клубы пара заволокли стекло густым молочным туманом. Я услышала голос Габриэллы, но даже не подумала, что она не одна. Я подняла руку, чтобы постучать, и тут увидела золотую вспышку. За стеклом прошла огромная фигура. Я не верила своим глазам, но мне показалось, что ванную озарил мягкий свет.

Я подошла ближе, пытаясь понять, что происходит, и приоткрыла дверь. На полу была разбросана одежда — белая льняная юбка и модельная блузка из вискозы. Рядом с вещами подруги я различила скомканные брюки, поспешно брошенные в сторону. Ясно было, что Габриэлла не одна. Но я не стала отворачиваться, а, напротив, подошла еще ближе. Вглядевшись сквозь стекло, я увидела сцену, которая настолько потрясла меня, что я не могла двигаться, а только, как завороженная, с благоговейным ужасом стояла и смотрела.

В дальнем конце ванной, окутанная клубами пара, стояла Габриэлла. Ее обнимал мужчина. Его кожа была ослепительно-белой, и мне показалось — настолько меня поразило его присутствие, — что она излучает неземное сияние. Он прижимал Габриэллу к стене, словно хотел раздавить ее своим весом, но она не пыталась уклониться. Ее белые руки обвивались вокруг его тела, удерживая мужчину.

Осторожно, чтобы Габриэлла меня не заметила, я отлипла от стекла и сбежала из квартиры. Вернувшись в академию, я некоторое время бродила по залам, стараясь прийти в себя перед тем, как встретиться с Серафиной Валко. Здания академии занимали несколько кварталов и были связаны между собой узкими коридорами и подземными переходами. Это придавало академии мрачную беспорядочность, но сейчас она показалась мне странно успокаивающей, как будто повторяла мое настроение. Здание нельзя было назвать роскошным — лекционные залы были слишком маленькими, а классы почти не отапливались, — но я была увлечена занятиями и не обращала внимания на неудобства.

Проходя мимо тускло освещенных, пустынных кабинетов ученых, которые уже покинули город, я пыталась понять, почему так испугалась, увидев Габриэллу с любовником. Мужчины и так редко посещали нашу квартиру, а в этом человеке было что-то жуткое и неправильное, что я никак не могла определить. Мне не давали покоя мысли о значении поступка Габриэллы. Я размышляла о моральной дилемме. Я должна была рассказать обо всем доктору Серафине — но что именно сказать? Я не могла выдать тайну Габриэллы. Хотя Габриэлла Леви-Франш была не только моей единственной подругой, но и главной соперницей.

Но оказалось, что я зря нервничала. К тому времени, когда я вернулась в кабинет доктора Серафины, Габриэлла уже была там. Она сидела в кресле эпохи Людовика XIV, свежая и безмятежная, как будто провела утро в тенистом парке, читая Вольтера. Она была одета в ярко-зеленое крепдешиновое платье и белые шелковые чулки. От нее пахло ее любимыми духами «Шалимар». Когда она, как обычно, коротко поприветствовала меня и небрежно чмокнула в обе щеки, я с облегчением поняла, что она меня не видела.

Доктор Серафина тепло поздоровалась со мной и участливо спросила, что меня задержало. Слава доктора Серафины зиждилась не только на ее собственных успехах, но и на достижениях студентов, которым она преподавала, и я смирилась с тем, что поиски Габриэллы будут рассмотрены как опоздание по моей вине. Я не питала иллюзий по поводу своего положения в академии. В отличие от Габриэллы с ее семейными связями, от меня можно было избавиться без проблем, хотя доктор Серафина никогда открыто не говорила об этом.

В популярности Валко среди студентов не было ничего необычного. Серафина Валко была замужем за не менее блестящим ученым Рафаэлем Валко и часто читала лекции вместе с мужем. Каждую осень на их лекции помимо студентов-первокурсников приходили толпы молодых и нетерпеливых. Оба наших самых выдающихся профессора специализировались в допотопной географии — небольшой, но важной ветви ангельской археологии. Лекции Валко охватывали более широкую область, очерчивая историю ангелологии от библейских истоков до современной практики. На их лекциях прошлое оживало, становились понятными древние союзы и сражения и их роль в проблемах современного мира. Доктор Серафина и доктор Рафаэль объясняли, что прошлое — не только мифы и сказки, не просто краткое описание жизней, сокрушенных войнами, мором и неудачами, но что история живет и дышит в настоящем, открывая окно в туманный пейзаж будущего. Способность Валко делать для студентов прошлое материальным обеспечивала им популярность и высокое положение в академии.

Доктор Серафина взглянула на наручные часы.

— Пора идти, — сказала она, поправляя бумаги на столе. — Мы уже опаздываем.

Под стук ее каблуков мы быстрым шагом пошли по узким темным коридорам к атенеуму. Хотя название предполагало прекрасную библиотеку с коринфскими колоннами и высокими, полными солнца окнами, атенеум напоминал темницу. Стены из известняка и мраморные полы были едва различимы в неясных сумерках. Окон не было. Многие комнаты для занятий располагались в подобных помещениях, спрятанных в небольших домах по всему Монпарнасу. Ангелологи приобретали и оборудовали квартиры, а потом без всякой системы связывали их коридорами. Вскоре после приезда в Париж я узнала, что наша безопасность зависела от сохранности укрытий. Запутанность гарантировала, что мы сможем продолжать работу без помех. Но нашему спокойствию угрожала неминуемая война. Многие ученые уже покинули город.