Сердца не покоряют силой - Мария Берестова Страница 36

Рэми, со всей очевидностью, было так приятно, что он признал важность волнующего её вопроса, что она от благодарности прижалась к  нему поближе. Впрочем, тут же осознав этот жест, она отпрянула, краснея; он отпустил без каких-либо видимых сожалений, правда, посмотрев с укором и отметив:

– Вовсе необязательно было так отскакивать, Рэми. – И сухо добавил: – Я прекрасно помню, что нежеланен, и точно не расценю твоё поведение как поощрение, – с этими словами он вернулся к изучению её тетради, с большим любопытством перевернув лист с бархатистой зелёной закладкой и вчитываясь в более старые записи.

Рэми отчего-то стало мучительно стыдно; она часто заморгала ресницам и прижала кулачок ко рту.

– Ты очень хороший, правда! – горячо возразила она в пику затаённой горечи, послышавшейся ей в его словах. – Замечательный, заботливый, добрый…

Оторвавшись от тетради, он с насмешливым любопытством понаблюдал за её потугами расписать, какой он хороший, и, вдруг рассмеявшись, перебил:

– Ещё скажи, что любишь меня как брата, и это будет финальный гвоздь в крышку моего гроба!

Она осеклась и стала красной как помидор, именно потому, что уже чуть было не высказала, что он стал для неё как ещё один брат.

Впрочем, несмотря на категоричную драматичность последней реплики, Эртан не выглядел сильно расстроенным. Постучав пальцем по раскрытой тетради, он резко сменил тему:

– И что, эта схема работает?

Всё ещё краснея, Рэми подошла ближе и посмотрела, что там за схема.

– Да, вполне, – тихо ответила она.

– Нам бы тоже не помешало, – серьёзным взрослым взглядом подчеркнул он эти слова.

Речь шла о договоре между Анджелией, Ниией и Райанци, по которому они обменивались женщинами, пострадавшими от домашнего насилия, помогая им начать новую жизнь в другой стране, не опасаясь мести со стороны бывших супругов.

Схема осуществлялась частично и не без оплошностей, но всё же была вполне рабочей, о чём Рэми, запинаясь, и рассказала. Впрочем, в процессе запинки и смущение оставили её, как всегда с нею бывало, когда она говорила о важном для неё предмете.

В этот раз, в отличии от истории с тыквами, Эртан слушал её в высшей степени внимательно и, когда она замолчала, веско отметил:

– Рэми, если ты сможешь организовать это у нас, тебе памятник при жизни поставят. Это было бы очень… – он замялся, подыскивая слово, потом переформулировал: – Это был бы подвиг, Рэми. Возьмёшься? – с глубокой серьёзностью спросил он.

Её крайне удивила и эта серьёзность, и столь внимательное отношение к её проекту. Дома ей пришлось не один месяц убеждать отца и его сановников в целесообразности её затеи, и сдались те только из снисхождения к капризам младшей принцессы, которой больше заняться нечем, кроме как в политику играть.

Справедливости ради, тогда ей было всего четырнадцать, и за её плечами не стоял успешный опыт работы в этом направлении. Но безотчётное женское чувство, та самая легендарная интуиция, подсказывала Рэми, что Эртан отнёсся бы к её делу всерьёз и в те времена – когда она была ещё девчонкой, не способной подкрепить свои слова примерами своих дел.

– Кстати, – после её согласия он вдруг добавил в свой тон провокации, – я тут как раз отправляюсь в края, где права женщин вот уже много веков нарушают самым тяжёлым образом…

В его глазах отчётливо читалось: это вызов.

Наклонив голову, Рэми сладко поправила:

– Мы отправляемся, ты хотел сказать, не правда ли?

Он позволил улыбке медленно, начиная с губ, подняться к глазам и засветиться во всём лице, после чего осторожно раскрыл руку, приглашая к объятию.

Она настороженно смотрела на его руку несколько секунд, потом всё же подалась к нему; он обнял её и поцеловал в макушку.

– Как повезло Мариану, что ты решила у нас остаться! – с чувством резюмировал он.

Ей было весьма приятно – пожалуй, гораздо приятнее, чем бывает, когда тебя обнимают братья.