Цирк проклятых - Лорел Гамильтон Страница 35

Стены были окрашены в два оттенка зеленого. Темный цвет хакивнизу и рвотно-зеленый сверху. Учрежденческая зелень, очаровательная, какзубная боль. По стенам шли толстые паропроводы выше моей головы. Они тоже былипокрашены в зеленый и сужали коридор до узкого прохода.

Электрические кабели бежали серебряными струнами рядом спаропроводами. Трудно подвести электричество в здание, если дом строился безвсякого расчета на это.

Краска местами вспучивалась на стенах – новую краску клали,не потрудившись соскрести старую. Если вкопаться в стену, пойдут слои разногоцвета, как на археологических раскопках. У каждого цвета своя история и свояболезненная память.

Мы были будто в брюхе огромного корабля, только вместо ревамашин слышалась почти полная тишина. Есть такие места, где тишина виситтяжелыми осадками. Одно из них – городская больница Сент-Луиса.

Будь я суеверной, каковой я не являюсь, я бы сказала, чтоэта больница – идеальное место для привидений. Привидения бывают разных видов.Обычно это духи умерших, оставшиеся на земле, хотя им полагалось бы попасть наНебеса или в Ад. Теологи уже столетиями спорят, что должно означатьсуществование привидений для Бога и церкви. Я не думаю, что это волнует Бога,но церкви явно небезразлично.

Здесь умерло достаточно людей, чтобы было не продохнуть отпривидений, но я лично ни одного не видела. Пока привидение не обнимет меняхолодными руками, я вряд ли в него поверю.

Но есть призраки другого рода. Психические впечатления, сильныеэмоции, впитавшиеся в стены и пол здания. Как магнитофон для эмоций. Иногда свидеоизображениями, иногда только звук, иногда лишь дрожь, проходящий по спинехолодок, когда минуешь какое-то место.

Таких мест в этой старой больнице было навалом. Лично яникогда ничего не видела и не слышала, но, идя по коридору, знала, что где-тоздесь рядом что-то есть. Что-то ждущее там, где не видит глаз, не слышит ухо,не дотягивается рука. Сегодня это мог быть вампир.

Слышны были только шорох шагов, шелест одежды – звуки нашегопродвижения. Других звуков не было. Когда по-настоящему тихо, начинаютслышаться звуки – пусть даже шум собственной крови в ушах.

Передо мной возник первый угол. Я шла на острие. Я самавызвалась. И мне предстояло первой свернуть за угол. Что бы там ни оказалось,иметь с ним дело мне. Терпеть не могу строить из себя героя.

Я припала на одно колено, держа пистолет в обеих руках ицелясь вверх. Высовывать пистолет за угол не имело смысла. Нельзя стрелять, невидя во что. Есть много способов завернуть за непросматриваемый угол, и ни одиниз них не идеален. В основном выбор зависит от того, чего ты боишься – что тебязастрелят или что тебя схватят. Поскольку речь шла о вампире, я опасалась, чтоменя схватят и разорвут глотку.

Прижавшись правым плечом к стене, я сделала глубокий вдох ибросила свое тело вперед. Мне не надо было выполнять точный переворот черезплечо в коридоре. Я просто вроде как упала на левый бок, держа перед собойнаставленный пистолет. Можете мне поверить – это самый лучший способприцелиться при повороте за угол. Но я не стану его настоятельно советовать,если у монстров есть возможность отстреливаться.

Я лежала в коридоре, и пульс колотился у меня в ушах.Хорошая новость – за углом не было вампира. И плохая – там лежал труп.

Я встала на одно колено, все еще ловя взглядом любой намекна движение в полутемном коридоре. С некоторыми вампирами ты ничего не видишь,ничего не слышишь, а только чувствуешь плечами, спиной, тонкими волосками шеи.Это твое тело отвечает на ритмы, которые старше мысли. Кстати, если тутмыслить, а не действовать, можешь оказаться мертвым.

– Чисто, – сказала я. Но все еще стояла на коленепосреди коридора с наставленным пистолетом, готовая к схватке.

– Ты уже закончила кататься по полу? – спросил Дольф.

Я взглянула на него, потом обратно в коридор. Там ничего небыло. Все чисто. В самом деле чисто.

Тело было одето в бледно-голубую форму. На рукаве черная сзолотом нашивка – “Охрана”. Мужчина, волосы белокурые. Тяжелые челюсти,массивный нос, ресницы выделяются на фоне бледных щек серым кружевом. Горло –сплошное сырое мясо. Кость позвоночника блестит в верхнем свете. Кровьрасплескалась по зеленым стенам макаб-рической рождественской открыткой.

В правой руке человека был револьвер. Я прислонилась спинойк левой стене и оглядела коридор до поворотов, ограничивающих взор. Пусть теломзанимается полиция. Сегодня моя работа – сохранить жизнь нам всем.

Дольф склонился у тела. Он наклонился вперед, будто выполняяотжимание, чтобы приблизить лицо к револьверу.

– Из него стреляли.

– Я не почувствовала возле тела запах пороха, – сказалая. При этом я на Дольфа не глядела: была слишком занята наблюдением закоридором.

– Из этого револьвера стреляли, – повторил он, и голосу него был хриплый и сдавленный.

Я кинула на него быстрый взгляд. Плечи его напряглись, будтотело свело болью.

– Ты его знал? – спросила я.

Дольф кивнул.

– Джимми Дуган. Он был моим напарником, когда я былмоложе, чем ты сейчас. Ушел в отставку, на пенсию прожить не смог и устроилсясюда. Блин.

Что я могла сказать? “Сочувствую” – не годилось. “Мнечертовски жаль” – все равно мало. Ничего не приходило на ум. Ничем я уже помочьне могла. И просто стояла в этом заляпанном кровью коридоре и молчала.

Зебровски присел рядом с Дольфом и положил руку ему на плечо.Дольф поднял глаза. Какое-то сильное чувство мелькнуло в них: гнев, боль,печаль. Все это вместе, ничего из этого. Я смотрела на мертвеца, стискиваяпистолет, и придумала наконец, что сказать полезного.

– У здешних охранников есть серебряные пули?

Дольф посмотрел на меня. Уже не надо было гадать – это былгнев.

– А что?

– У охранников должны быть серебряные пули. Пусть одиниз вас возьмет револьвер, тогда у нас будут два ствола с серебряными пулями.