Романовы - Надин Брандес Страница 35

Наконец пришло время прогулки. Алексей и мама остались в доме. Ольга – с ними. Мария, с покрасневшими от бессонной ночи глазами, выскочила на солнечный свет и побежала прямо к Ивану. Я не винила ее за это. Она собиралась рассказать ему все, и я ничего не могла сделать, чтобы остановить ее.

Папа тоже понял, как она намерена поступить, еще вчера, после случая с тортом. И мы, вся семья, договорились не посвящать ее в мелкие детали. Она страдала в этом доме больше всех – дольше, чем все мы, дети, сидела взаперти без компании.

Прошлой ночью, как только стало ясно, что нас не спасут, я часами распутывала простыни и размышляла о Заше, позволяя зову сердца воевать с голосом рассудка. Я сознавала, что какая-то часть меня выискивает малейшее движение или взгляд, которые могут свидетельствовать о проявлении симпатии. Но истина в том, что я ничего о нем не знаю. Но хочу узнать. Поговорить с ним. Веской причины не делать этого не находилось.

Поэтому на прогулке в саду, пока Иван с Марией шептались в скрытом деревьями уголке у качелей, я подошла к Зашу. Авдеев сегодня к нам не присоединился, так что риск получить выговор был невелик. Солдаты бормотали что-то о его водочных запасах. Я слышала непрерывный звон стекла о стекло, сопровождаемый всплеском и кашлем. Папа говорил, что у выпивки всегда есть причина. Возможно, Авдеев все больше и больше потакает своим желаниям, потому что Белая армия приближается. Или, возможно, потому что мы начинаем ему нравиться, и он не уверен, что сможет справиться со своими обязанностями.

В глубине души мне было жаль его. Даже солдаты по очереди заходили к нему в кабинет и периодически помогали выполнять задачи, о которых он забывал.

Заш смотрел, как я иду через сад, пока я не остановилась перед ним.

– Я слышал, у вашей сестры был отличный день рождения.

Я широко улыбнулась, хотя солнце жгло мои и без того сухие глаза.

– Лучше, чем кто-либо из нас мог надеяться.

– Рад это слышать.

Он отвел глаза. Мы смотрели, как Иван и Мария кружат по саду. Под солнечным светом, с новой лентой на голове, она сияла. Я инстинктивно коснулась пальцами собственной головы с колючим ежиком растущих волос. В памяти всплыл последний разговор с Зашем.

– Вам идет, – сказал он.

У меня вырвался смешок.

– Идет? Облысение?

– Оно подчеркивает вашу силу, Настя. Вот что я имел в виду.

– О. – Каждый раз, когда он произносил мое имя, часть меня таяла.

Заш глубоко вздохнул.

– Чего вы хотите? Что я… мы… можем сделать для вас, чтобы вы стали… – он указал на Марию, восторженным солнечным лучиком идущую рядом с Иваном, – вот такой?

Первый мой порыв был – перевести беседу в шутку. Но если сегодня вечером мы уедем из Ипатьевского дома, я хочу говорить с Зашем без страха.

– Зачем вам это? – Я вскинула на него взгляд, с тревогой ожидая реакции.

Он смотрел открыто. Искренне. Не как суровый солдат. От этого каждое его слово, миновало рациональную мою часть и попадало прямо в сердце.

– Вы умеете находить радость в мелочах. Для разнообразия хотелось бы увидеть, как радость находит вас. Удивляет вас. Вы этого заслуживаете. – Его рука коснулась моей так удивительно легко. У меня перехватило дыхание, и я поймала себя на том, что борюсь с желанием придвинуться ближе и переплести свои пальцы с его.

Вместо этого я отступила назад. Если я позволю нашим ладоням сплестись – вряд ли смогу спуститься по веревке к спасению. Его нужно оставить позади. Даже мысль об этом обожгла мне горло и разрушила волшебство, расцветавшее между нами.

Он заметил перемену и тихо спросил:

– Что? Что случилось?

Мой голос прозвучал глухо:

– Я не могу… – Легкое покачивание головой. – Поговорим завтра, Заш.

Я отвернулась, по рукам пробежал озноб, несмотря на дневную жару.

Для нас двоих завтра не наступит.