Канонир - Юрий Корчевский Страница 33

Прошла ещё неделя. Илья встал крепко на ноги. По утрам, после завтрака он уходил по своим делам. Видимо, купец в красках расписал своим деловым партнёрам о моих способностях лекаря, так как вскоре в дом к семье, где я нашёл временное пристанище, потянулись страждущие исцеления. И я опять вернулся к прежней мысли — надо снимать в аренду дом или покупать свой.

Пациентов становилось больше, и мне было просто неудобно пользоваться благосклонностью Ильи.

Когда я попросил купца подыскать мне дом в аренду, Илья помрачнел.

— Чем тебе плох мой дом?

— Неудобно, *Илья. Я у тебя живу, меня кормят, обстирывают, больные сюда ходят, беспокоят домашних.

— Плохо же ты обо мне подумал, Юра. Я и дочь моя, любимица, живы остались только благодаря тебе. И дом цел — не сожгли, не отдали клеветникам благодаря тебе. Разве не ты рисковал своей головой, вывозя на телеге убитых кромешников? Я и моя семья были для тебя тогда чужими, незнакомыми людьми. Неужели я отвечу чёрной неблагодарностью? Живи, сколько хочешь — ты для меня как сын, о котором я мечтал и которого Господь мне не дал. Я уже в возрасте — мне бы дело наследнику передать, да вот нету. Девка — она девка и есть, её облапошить любой может, да и силы за ней никакой. Живи, прошу, не уходи.

И я остался. Когда так просят, грех отвергать протянутую руку, тем более вскоре события завертелись, как белка в колесе.

Одним солнечным днём Илья запряг лошадь в возок.

— Юра, не хочешь с нами просвежиться? Я по делам еду, недалече — вёрст пять. У меня коптильня там, рыбки свежекопчёной отведаем, а то я там три седмицы не был.

— Я не против — поехали, а то действительно засиделся в городе.

Я сбегал в свою комнату, опоясался поясом с саблей, сунул за него пистолет и накинул лёгкую летнюю ферязь, прекрасно скрывавшую моё оружие. Хоть и на прогулку едем, да бережёного Бог бережёт.

Когда я вышел, в возке уже сидела Дарья.

Я легко поднялся на сиденье, Илья восседал на месте кучера. Он тронул вожжи, и мы выехали со двора. Маша закрыла за нами ворота.

В пути Илья раскланивался со знакомыми, те также с достоинством снимали шапки.

Мы выехали за город. Мостовая кончилась, трясти стало меньше, возок мягко покачивался на грунтовой дороге. Дарья периодически соприкасалась со мной то плечом, то рукой, и на щеках её выступал румянец.

Природа и в самом деле была хороша — слева и справа от дороги тянулись луга, невдалеке темнел лес, а слева поблескивала река. Воздух был напоён запахом трав и луговых цветов, дыши полной грудью — не надышишься. В городе такого воздуха нет — пахнет дымом от многочисленных печей, варящимися щами, навозом от домашней живности.

Илья, полуобернувшись к нам, рассказывал о пасеке, что стояла невдалеке, и на которой он покупал ну совершенно потрясающий мёд и которым собирался нас угостить.

Мы добрались до коптильни — небольшого деревянного барака, в котором на верёвочках висела уже готовая рыба. Рядом с ним стояла сама коптильня — печь с идущим от неё по земле каменным воздуховодом. Как раз из него рабочие вытаскивали рыбку, отливающую золотистыми боками. С рыбки падали капли янтарного жира, а запах был просто умопомрачительным. Потекли слюнки, и немедленно так захотелось её отведать.

Илья уловил наше с Дашей желание, отдал распоряжение, нас усадили за неказистый стол, на который поставили миску с крупно нарезанными ломтями свежего хлеба и длинное медное блюдо с лежащими на нём крупными рыбинами.

На правах хозяина Илья великодушно предложил отведать рыбки.

— Вот вязига, вот налим холодного копчения, щурят рекомендую. А уж белорыбицу не попробовать — грех.

Я ножом располовинил белорыбицу, кусок отдал Дарье, во второй вонзился зубами сам. О! Божественно! Конечно, и вяленую, и копчёную рыбу я ел и раньше, но вот так — горяченькую, только что из коптильни, да на свежем воздухе — впервые. Вот уж уважил Илья, молодец.