Буря и натиск - Артем Тихомиров Страница 33

Хилого не прерывали. Он остановился сам, посчитав, что дальше читать смысла нет. В тишине с жужжанием вертелась возле висящей на столбе лампы муха.

Козелок, Веник и Огрызок забыли даже про свои кости – так и сидели с открытыми пастями. Никто из них не слышал ничего подобного, хотя в целом неплохо представлял себе, что такое эльфийская пропагандистская машина.

Ботаник прочитал статью в том самом тоне, каким она была написана, – напыщенно-слезливом, и проявил не только знание языков, но и артистические способности. Даже у Крота, которому один хмырь в тренировочном лагере уже зачитывал отрывки из эльфьих писулек, побежали мурашки по спине.

Хилый оглядел сквозь очки собратьев по оружию.

– Да это ж полное дерьмо, – сказал Веник. – Они там что, с нарезки на хер слетели?

– Пропаганда, – ответил Хилый.

Зеленые заворчали.

– Ну так всякое бывало – войнушка ведь…

– Не помню, чтобы кого-то там жгли, ни от кого не слышал…

– Ясень пень, бздят, куклячьи потроха.

– Хилый, они че, на полном серьезе?

Ботаник показал корешам газету, которую читал. На снимке рядом со статьей было изображение сгоревшего сарая и несколько мертвецов на переднем плане. Гоблины по очереди оценили «доказательство» и пришли к выводу, что это ничего не доказывает.

– Еще пишут, что мы делаем перчатки из эльфьей кожи и абажуры, – сказал Хилый.

– Что такое обажжур? – спросил Огрызок, выкатив глаза.

– Лампа такая… ну такая… – Веник пытался показать. – Тьфу!

– Не, точно больные они все. Может, с себя пример берут, а потом на нас переносят? Эй, Крот, чего помалкиваешь? – спросил Козелок. По глазам было видно – взыграл в подпехе праведный гнев. Ноздри раздуваются, словно кузнечные меха, а ручищи сами собой разыскивают тощую эльфью шейку.

– А чего говорить-то? – проворчал Крот. Бесило его, что не может он в точности описать свое состояние, что не находит красок живописать события, участником которых стал. А тут еще это. Эльфюги откровенно врали, причем чем дальше, тем маховик официальной лжи раскручивался сильнее. Мир наводнили «обстоятельные» рассказы о «зверствах» гоблинских оккупантов в Шелианде. Липовые отчеты какие-то непонятных комиссий, свидетельские показания ненормальных, подверженных падучей и прочим прелестям вырождения. Дети Цветов вопили об этом на каждом шагу и не жалели сил и средств, чтобы навязать всем и каждому свою версию событий. Международная эльфья пресса беспрестанно брызгала слюной и билась в истерике, но на это мало кто обращал внимание.

– Если кто-то здесь ожидал от эльфов чего-то другого, то он дурак, – добавил Крот. – Ясно ведь, что Злоговар они просто так не отдадут. Хлебнем мы еще кровушки, как пить дать… Ну а современная война не только оружием ведется. Да, Хилый? А и враньем. Это называется… информационная война, братья!

Зеленые загрохотали. Хилый поглядел на Крота, усмехнулся и пустил газеты по рукам, сказав, что там еще есть фото. Гоблины передавали друг другу «Вечный Свет». До Крота доходили желтеющие листки с изображением ям, наполненных трупами эльфов, виселиц, где у каждого покойничка белела на груди табличка с трудночитаемой надписью, снимки сгоревших зданий и разбомбленных строений. Под изображениями стояли комментарии, которые гоблины, конечно, прочесть не могли. Тогда спрашивали у Хилого. «Гоблинские оккупанты расстреляли полторы тысячи детей», «Гоблины положили под гусеницы танков храбрых защитников Талиемерна», «Пиршество каннибалов – здесь оккупанты съели трех эльфов, отрезая от них живьем куски плоти».

– Хватит, – взмолился наконец Козелок. – Или я сдохну от этой брехни!

– А фотки-то есть, – сказал Веник, рассматривая газету. – Откуда, если это брехня?

– Ты че, хочешь сказать, что гоблины жрут ихнее мясо? – рыкнул Козелок. – Да ты охренел!

– Может, у кого из парней заклинило. Меня самого клинит иногда.

– То и видно. Нет и быть не может нашего брата, который бы эльфоедством занимался. Информационная война, понял!

– Хилый, зачем им это нужно? – спросил Веник.

– Зачем? Тут ведь все средства хороши. У них самих рыло в пуху, поэтому они хотят создать в глазах общественности, которая их не слишком жалует, образ мучеников, жертв, поборников добра и красоты, которые сражаются против гоблинских орд, несущих разрушение и смерть. Гоблины-де выступают против самой жизни, а они, видите ли, за мир во всем мире. Будто жили они себе и никого не трогали, затем пришли зеленые и устроили им кровавую баню. Типично для эльфов – переносить на других свои косяки. Обвинить кого-то в чем-то прежде, чем обвинят тебя. Может, так они понимают цивилизованность. Только и слышишь – «вся прогрессивная общественность возмущена»… а имеют в виду исключительно себя…

– Откуда ты все это знаешь? – спросил Веник. – На гражданке я умников обычно колошматил почем зря. Гоблин не создан для учения…

– Ты-то почем знаешь, для чего он создан? – спросил Хилый. – До Дня Г тоже многие думали, что ордой навалимся – и дело в шляпе. Учиться-то учились до высадки, но расчет-то был не на мозги, а на силу и быстроту. Но опыт и история войн говорят, что без мозгов обойтись нельзя, особенно сейчас…

– Раньше обходились.

– Какие времена, такие и войны, – изрек Хилый.

Козелок с отвращением отшвырнул от себя газету.

– Сам верить начнешь, едрена копоть…

– Брешут! – сказал Огрызок, разглядывая картинку с повешенным эльфом, голова которого извернулась почти лицом назад и шея стала длинней в два раза. – Ну вешать вешали, но чтоб жрать да сжигать в сараях!

– А здесь, братья гоблины, вообще сказка, – сказал Хилый, расправляя газету. – Тут список якобы уничтоженных нами детей. Тысяча рыл. И текстарь такой: «Солдат! Убей гоблинскую гадину! Она не заслуживает жизни после того, что сделала! Задача каждого из нас – убить как можно больше этих грязных животных! «Смерть гоблинам!» – таков должен быть девиз каждого бойца, сражающегося против оккупантов, пришедших на нашу землю! Защитим Шелианд! Кровь за кровь! Хороший гоблин – мертвый гоблин!» Знакомо, а?

– Слышали, – проворчал Веник. – Только там вместо гоблинов были эльфы!

– Вот те на. То же самое пишут. А я думал, что… – Козелок поскреб низкий лоб. То, о чем он пытался размышлять, было там редким гостем.

Крот лег на спину и вернулся к письму. По крайней мере сделал вид, что вернулся, а сам вспоминал слова Хилого. Выходит, эльфы всерьез верят в свое вранье. Так долго, видать, трепали мозги себе и другим, что эта дребедень стала им правдой казаться.

Вот и рыжая смотрела на него, Крота, словно хуже его нет существа в целом свете. Грязное животное. Doze Kustaymo.

Хороший гоблин – мертвый гоблин. Хороший эльф – мертвый эльф.

Крот закусил карандаш, глядя в брезентовый потолок палатки. Теперь о том, что написать Маргаритке, он знал еще меньше. От усталости все в голове перепуталось.