Курортная зона - Надежда Первухина Страница 33

Нижний этаж Дворца имел террасу с фасада: стеклянные, в витражах а-ля Бенуа двери с террасы выходили в большую комнату для отдыха и бесед. Вся мебель, хоть и современной работы, была выполнена в стиле ампир, причем очень добротно и тщательно: видимо, мебельная фирма готова была надорваться, лишь бы угодить столь богатому заказчику. В комнате отдыха имелось огромное количество кадок с фуксиями, олеандрами, филодендронами и агавами, меж которых стояли столы для курения, бронзовые плевательницы и небольшие мраморные постаменты, увенчанные серебряными фигурками собак или женщин-амазонок…

Вообще Лариса заметила, что Дворец более всего стремится стать не местом томного отдыха и пустых бесед, а этакой великосветской охотничьей резиденцией. Стены вестибюля были сплошь увешаны не портретами прелестных дам с обнаженными плечами в дымке нежной кисеи, а экспрессивными картинами охотничьей тематики и даже (!) барельефами крымских и английских собак из свор самого Императора. На площадке лестницы стояли чучела волков. Поначалу Ларису эти чучела слегка раздражали, особенно тем, что у одного волка постоянно лезла шерсть из хвоста и цеплялась к халатику (заметит Гликерия Агаповна и всенепременно сделает замечание, хотя Лариса, будь ее воля, эту облакообразную кастеляншу уже давно отправила бы к праотцам!)…

Когда Лариса-Раиса пробегала через большую парадную столовую, то испытывала жуткую неприязнь к стеклянным взглядам всех этих медведей, волков, рысей, кабанов, лосей, оленей, козлов, глухарей — ф-фу, даже перечислять утомительно! Сии произведения искусства таксидермиста взирали на Ларису с нас генных медальонов и наводили ее на мысли о каком-нибудь зоологическом музее, а не о столовой. Как люди здесь могли спокойно есть фазанов в рябчичном соусе и кулебяку с воздушными рисовыми котлетками англез?! Под взорами этих… выпотрошенных и набитых опилками бедолаг! Да еще, как нарочно, по углам столовой стояли большие чучела медведей, державших в поднятых лапах бронзовые светильники и посеребренные керосиновые лампы. Нет, у здешних обитателей особое чувство прекрасного. Это Лариса сразу поняла.

Впрочем, какие могут быть претензии, ведь в “Дворянском гнезде” собираются охотники.

Как недавно выяснилось.

Все эти князья Мосальские, Путятины и Оболенские-Тюфякины — не просто возжелавшие возврата в прекрасное светлое прошлое дворяне, а заядлые охотники. Фанатики благородного девиза: “Охота — для охоты, а не для добычи!”

И все в таком духе.

И как поняла Лариса, съезжалось в “Гнездо” столько гостей не зря. Надвигалась Большая Охота — незабываемое действо и зрелище. Хотя девушка не понимала: кого травить борзыми в здешних лесах? Последнего щуплого, коченеющего от страха зайца? Полудохлую ворону?..

Нет, не любила Лариса охоты.

И охотников тоже.

Тем более что им требовалась такая прорва постельного белья!..

Вот и сейчас Лариса неслышной стремительной лазоревой феей неслась по коридору в большую овальную пристройку жилых комнат для гостей. В руках Ларисы, естественно, очередной комплект гербового белья, на строгой прическе — косыночка, халатик коленок не обнажает, словом, сплошная деловитость и целомудрие. Но, идя упомянутым коридором, Лариса вынуждена была пройти мимо широко раздвинутых стеклянных дверей-ширм залы под названием “Мужской клуб”. В любое время суток в зале обязательно мается от скуки пара-тройка мужчин. Или больше. И так как разглядывать вездесущие чучела (они были и в помещении “клуба”!), портреты знаменитых охотников или не менее знаменитых борзых кисти барона фон Мейера, бывшего здешнего художника и, конечно, охотника, было скучно, то взоры всех “клубных” джентльменов немедленно обращались к Ларисе, едва она светлой бабочкой-лазоревкой пропархивала мимо по своим кастелянским делам.

Поначалу Лариса не обращала внимания на эти взгляды (дня два). Потом приписала их скуке, в которой вынуждены томиться охотники до начала Большой Охоты, и пожалела бедных джентльменов, вынужденных довольствоваться обществом произведений местного таксидермиста. Но потом… Взгляды стали раздражать. Потому что были навязчивы! Прилипчивы! Да-да! Лариса пробегала мимо “клубной” за какие-то полминуты, но и за это время она чувствовала, как ее успевают пристально-оценивающе осмотреть, восхититься и буквально прилипнуть взглядом! Лариса шагала дальше по коридору, и ей казалось, что эти взгляды тянутся за ней, как противные липучие паутинки. Но ответного демарша она предпринять не могла: ничего оскорбительного по отношению к ней не было. Дистанция соблюдалась строго.

Пока соблюдалась.

…Сегодня Лариса должна была перестилать постель некоему князю Ежинскому — в комнате под номером восемнадцать. Самого князя Лариса еще не видела: всю свою работу кастелянше положено производить тогда, когда жилец отсутствует в номере (для этого есть время, оговоренное жильцами и персоналом). Поэтому Лариса спокойно вошла в номер, мимоходом отметив, что ужасно накурено, значит, кондиционер либо отключили (что глупо), либо он сломался (что невозможно). Она об этом доложит, хотя поддержание свежести воздуха — не ее обязанности.

В пакет для грязного белья Лариса сложила полотенца, повесила чистые: свернув и переложив на маленький боковой диванчик тяжелое верхнее покрывало, взялась перестилать постель. Взмахнула простыней… и почувствовала, как ее халатик приподнялся сзади.

Нет, не приподнялся.

Его приподняли.

И поцеловали Ларису в копчик.

“Так”, — подумала Лариса, прокручивая мысленно несколько вариантов поведения: от размазывания нахала тонкой жировой пленкой по свежей простыне до обычной пощечины. Но тогда она бы себя выдала. И прощай, выполнение задания! Значит, ей нужно просто обернуться с видом оскорбленной невинности и…

Еще один поцелуй. Крепкий. Просто как печать!

Только уже в районе поясницы.

А это не только раздражает, но и почему-то… возбуждает.

Поэтому Лариса обернулась быстрее, чем рассчитывала.

Сзади никого не было. Во всей комнате вообще никого не было. И подол кастелянского халатика был скромно опущен чуть ниже икр, согласно этическим нормативам Гликерии Агаповны. И вот теперь Ларисе стало не противно, не смешно, а страшно.

Хотя ей не было страшно даже тогда, когда фламенга сжигала ее в своем невещественном пламени.

Она за пару секунд закончила свою работу и вымелась из комнаты, впервые в жизни вспотев от страха.

Отдышалась. Досчитала до ста.

И пошла в бельевую — грязное белье относить.

А автоматически закрывшаяся за Ларисой дверь пустого номера восемнадцать тихо приоткрылась. Как будто за удалявшейся девушкой кто-то наблюдал.

Не видно только — кто.

…В бельевой Гликерия костерила весь белый свет, так что взрывались коробки со стиральным порошком.

— В чем дело? — поинтересовалась Лариса и попыталась не дышать, чтоб не втягивать в нос едкую и противную здоровью пыль от “тайдов” и “ариелей” (Нарик как-то растолковал Ларисе с точки зрения профессионального химика, какую угрозу для человеческого здоровья представляет на самом деле безобидный с виду стиральный порошок).