Викинг туманного берега - Валерий Большаков Страница 32

Гардарики, Непр. 20 июля 871 года

Костя лежал в носу каюка, перед ним гнулись спины двух гребцов, а третий из криве, седой, уже в возрасте, занимал место на корме, зорко поглядывая на пленника. Костин кинжал висел у него на поясе.

Гребцы работали веслами весь остаток ночи и выдохлись. Рубахи у них были мокрые, а движения уже обрели вялость.

– И чего вы так надрываетесь? – сказал Эваранди с насмешкой в голосе. – Все равно не удерете, наши вас найдут. Отрежут ваши глупые головы и насадят на колья.

Он говорил на северном языке, понятном викингам и немного русам. Костя не надеялся на взаимопонимание и больше налегал не на слова, а на эмоции, чтобы задеть побольнее тех, кто его пленил. А чем еще он мог ответить?

Получалось у него вполне прочувствованно – сидящий на корме дернулся. Видать, разумел неродную речь.

– Молчать! – прошипел он. – Из-за таких, как ты, погибли наши товарищи!

Эваранди едва не рассмеялся – седой выговаривал слова северного наречия с привычным для его слуха прибалтийским акцентом.

– Сдохли? – скривил он губы. – Так им и надо! Это не мы на вас подло напали, на спящих, а вы! Вот и получите, что причитается.

– Мне очень хочется убить тебя, – ощерился седой, – но я сдержусь. У Эйнара Пешехода это получится куда лучше! Вот уж где умелец! Ты скоро ознакомишься с его искусством причинять медленную смерть!

– Ах, вот оно что… – протянул Костя. – Так это меня надо наказать? Это я виноват в том, что вы вели себя как последние ничтожества? – Шипение в ответ. – А можно членораздельно? – хладнокровно спросил Эваранди. – Тебя как звать, шипун?

Костя словно заразился от викингов, подцепил их великолепную уверенность и презрение к смерти. Скорее всего, причиной его наглого поведения послужил стресс и бессонная ночь, но Плющ все равно наслаждался тем, что бросал вызов врагу.

– Я – Тормейсо из рода Оленя! – со смешной надменностью сказал седой.

– Вылитый олень! – ухмыльнулся Эваранди.

Тормейсо нахмурился, но ассоциация, известная Косте, никак не затронула старого криве.

Внезапно седой напрягся, он даже привстал и каркнул нечто повелительное гребцам. Те повиновались, стали загребать поживее, а Эваранди извернулся, выглядывая над бортом.

Впереди показался целый караван судов – кнорры и скейды были причалены к бревенчатым вымолам и покачивались на тихой воде. Народу на берегу было мало – рано еще, рассвет едва забрезжил над дальним лесом, зачерняя кроны.

Заря высветляла небо, прогоняя сумрак и гася последние звезды. Когда криве дотянули-таки каюк до стоянки, алый краешек солнца показался над курчавым дубняком.

Лодка глухо тюкнула по мосткам, и Тормейсо ловко выбрался на пристань, накинул канат на гладкий столб, отполированный швартовами.

– Кто такие? – пробасил голос, басистый и гулкий.

– Я – Тормейсо из рода Оленя, – с пафосом представился криве, – а это наш пленник. Он – один из тех, кто стал врагом Эйнару-ярлу.

Костя неторопливо сел, поднялся на ноги и выбрался на причал.

Бегство или сопротивление были бы сейчас делом абсолютно безнадежным. Все будет, но во благовремении.

Встречали криве два огромных викинга в полном боевом снаряжении. Поодаль, на просторной поляне, стояли шатры. Ближе к берегу серели бревенчатые срубы, крытые дерном. Низкая дверца одного из них отворилась, и наружу вышли несколько девушек.

Костя сразу узнал Эльвёр. Сердце его заколотилось, как сумасшедшее. Ага! Все-таки ты втюрился, Эваранди!

Дочь Освивра неприязненно оглядела криве, и тут ее взгляд пересекся с Костиным.

«Лишь бы не выдала себя…» – мелькнуло у Плюща.

Эльвёр быстро прижала ладони ко рту и щекам, чтобы не вскрикнуть, но глаза девушки засияли так, что куда там заре.

Костя незаметно улыбнулся дочери Освивра и подмигнул.

Дескать, все путем! Прорвемся.

Тут из шатра выбрался сам Эйнар Пешеход. Порты заправлены в сапоги с вычурными нашивками, рубаха шелковая. Красава.

Эваранди никогда не видел Эйнара, но все приметы сходились.

Слегка побритая горилла. Шварценеггер рядом с Эйнаром покажется задохликом.

Степенно приблизившись, ярл мельком глянул на Константина, перевел взгляд на Тормейсо.

– Ну? – буркнул он.

– Твоих врагов, о Эйнар, оказалось слишком много, – зажурчал криве. – Они перебили почти всех моих бойцов. Но одного из них мы захватили в плен!

Помрачневший Пешеход глянул в упор на Костю и усмехнулся:

– Так вот каков мой враг!

Плющ пожал плечами. Из шатров выходили все новые и новые воины, купцы, слуги, и неожиданно Костя узнал в одном из них давнего, хоть и случайного, знакомца. И решил сыграть на этом.

– О чем ты, ярл? – спокойно спросил Плющ. – Да я тебя вижу впервые в жизни! Зачем мне враждовать с тобой?

– Ты из отряда Хродгейра Кривого?

– Ну да. А разве это преступление? Мне платят, я служу. Раньше я ходил на драккаре Гунульфа-С-Красным-Щитом… О-о! Да вот же Одд Бирюк! Мы с ним тягали одно весло!

Эйнар всем туловищем развернулся к толпе воинов.

– Это правда? Ты его знаешь, Бирюк?

– Знаю, ярл, – проворчал Одд, – это Эваранди, и он говорит правду. Только после гибели Гунульфа-сэконунга я прибился к Харальду, а другие остались в Сокнхейде. Хёгни Рыжий Змей жив?