Гиперборейская чума - Михаил Успенский Страница 32

Испытатели дружно кивнули.

– А теперь я буду вас гипнозу подвергать, чтобы место в памяти очистить и способности к запоминанию враз и категорически усилить. На эти диваны ложитесь и сюда безотрывностно смотрите.

Блестящее яйцо между пальцами. Меняет блескучесть и цвет.

Журчит-льется тихая речь.

И что же это? Нет больше кабинета профессора. Наголо бритые и еще влажные после бани стоят испытатели в гардеробной. Чистое егерское белье перед ними, серые носки тончайшей шерсти, французские офицерские ботинки желтой кожи на высокой шнуровке, кожаные бриджи, вязаные свитера, зеленые и серые, пилотские куртки и пилотские шлемы, новенькие, блестящие от лака. Перчатки на меху с крагами, непривычно мягкие и легкие. А под белье нужно надеть еще тончайшие шелковые подштанники и шелковую же сорочку – от вшей.

Ключи обратного хода. На пружинных браслетах приковываются к запястьям.

В соседней комнате – оружие, патроны и деньги. Американские «кольты» образца девятьсот восьмого года в коричневых кобурах и по две запасные обоймы к ним. Отдельно – вощеного картона зеленая коробка с патронами. Аптечка – каждому: перевязочные пакеты, морфий, аспирин и стрептоцид, ляпис, йод, марганцовка. На двоих – запаянная жестяная банка кокаина. Деньги: столбики золотых «империалов», тоненькие пачки советских червонцев, английских фунтов, японских иен, североамериканских долларов.

– А если в будущем отменят деньги?

– Привезете обратно. Это достояние Республики.

И еще дальше – сухой паек. Из расчета на неделю: галеты, пеммикан, сало, шоколад, спирт. И бутыль с водой закреплена в той же самой клетке.

И вот (вещмешки за плечами!) Терешков и Марков стоят у дверей клетки, отчаянно спокойные, готовые ко всему. С завистью смотрят на них и Панкратов, и Зосимов, и Стрыйский, и Манукян, и Шпац. И Марысичка. С которой – и тут Терешков не вполне уверен – у него то ли было что-то, то ли не было. То есть он не помнит, чтобы что-то было. Но – чувствует, что было. Такая вот странность.

– Товарищи! – и глаза Панкратова блестят. – Настал исторический миг! Человек веками подчинял себе пространство и энергию, оставаясь рабом времени. И вот теперь мы готовы сбить с себя оковы, скрутить время в бараний рог и заставить его работать на пролетариат всех стран. Простой пулемет «Максим», заброшенный к Спартаку, позволит ему разгромить рабовладельческие римские полчища и установить советскую власть в Италии на две тысячи лет раньше срока, положенного косной и неторопливой клячей-историей. Заглядывая же в будущее, мы будем узнавать обо всех кознях, которые мировая буржуазия готовит нашей Республике, и предотвращать их с неотвратимостью Немезиды! И даже, может быть, заглядывая в будущее, мы сумеем подхватывать новые прогрессивные идеи в области техники и вооружения. Что сделает нас непобедимыми на мировой арене! И вся эта блистающая перспектива станет возможной благодаря вашему успешному броску! Да здравствует мировая революция во всех временах и эпохах! Да здравствует великий Ленин! Ура, товарищи!

– Ура!!! – хором в ответ.

ГЛАВА 2

ДВЕРЬ ЗАКРЫВАЕТСЯ. ЧАС ИСПЫТАНИЙ. В ТУМАНЕ. НЕ ГОРИТ! СТРОГО НА ЮГ. ГДЕ ЛЮДИ? ЧЕРНЫЙ АЭРОПЛАН, БЕЛАЯ ЗВЕЗДА. ЗАСТАВА НА ДОРОГЕ. МЫ – НОЧНЫЕ!

Испытатели разместились в привинченных к полу клетки низких гнутых алюминиевых сиденьях. Сиденья вращались на оси. К ним нужно было пристегнуться ремнями из толстой кожи. От металлических дьюаров за спиной исходил неземной холод. Громко стучал метроном. Дрожали стрелки под стеклами приборов. Щелкали реле. Негромко взвыли и медленно утихли соленоиды.

– Приготовились, – поднял руку Зосимов.

Клацнули в ответ пряжки.

– Опускай!

Скользнул с потолка и развернулся белый шелковый тент, укрывший клетку. Марков и Терешков остались внезапно отрезанными от всего мира. И хотя слышались все звуки, сразу стало казаться, что просто где-то рядом работает очень большой хрипловатый репродуктор, доносящий за многие сотни километров звуки живых человеческих голосов.

– Трогай!

Зафырчал мотор грузовика, мелко задергался пол клетки. Задребезжало за спиной.

– Плохо притачали… сапожники…

– Кружимся, что ли?..

– Голова кружится.

– Да ну, голова. Дура. Все кружится.

Клетка и правда кружилась, вызывая помутнение рассудка и желание хвататься руками за прутья.

– Едем…

– Куда-то едем…

Зазуммерил телефон. Марков поднял черную трубку.

– До отправления – три минуты, – голос Панкратова ликующий и тревожный. – Как настроение?

– Боевое.

– Как на каруселях.

– Держитесь, товарищи. Самое тяжелое впереди.

Это они знали.

Вращение, качка. Теперь стало казаться, что они переворачиваются еще и через голову. Словно грузовик превратился в аэроплан и выписывает «мертвые петли». Вес теряется, на миг повисаешь на ремнях. Но нет – наваливается вдвойне и втройне.

Потом возник струящийся свет.

Белый, как дым, он вырывался из крошечных пор пространства и окутывал собой все. Терешков скосил глаза на свою руку. Свет фонтанировал из пальцев пятью тонкими нитями. Невдалеке они переплетались с десятками других и терялись из виду.

Сквозь эти струи виделось странное.

Он видел Маркова словно бы вывернутым наизнанку и одновременно окружающим Терешкова со всех сторон. Сам Терешков стал размером с глаз. Он и был глазом, стремительно вращающимся на стебельке. Он видел сразу все, вокруг и всегда.

Он видел себя маленьким мальчиком, лежащим в гробу. Он видел себя рядом с комиссаром Берлахом, когда тот выменивал у петлюровцев бронепоезд «Булава народного гниву» на два ведра кокаина. Он видел себя красвоенлетом Татусевым, зажатым на сиденье упавшего в лесу «Фармана» молодыми веселыми березками (пряжкой ремня и выпадающими зубами Татусев пытался перетереть держащие его стволы…). Он видел себя на скамеечке у Чистых прудов (бритый череп, костыли и мертво торчащая нога в сером воняющем пролежнями гипсе), когда подошел к нему и сел рядом профессор Шварцкопф и заговорил, как со старым знакомым. А знаете, какая самая страшная тайна времени? Самая страшная тайна – что никакого времени-то и нет!..

Куда же мы направляемся сейчас?..

Кружение становилось невыносимым. И тут сквозь свет и дурноту – диким голосом взвыли пущенные на всю мощь соленоиды!

Открылись краны, выпуская из дьюаров кислород. Успеть сделать вдох!

Терешкову показалось, что его мгновенно вморозило в лед. Нельзя стало двинуть ни рукой, ни ногой. Даже рот застыл в полукрике. Лишь внутри что-то судорожно трепетало, гоняя крошечные глоточки воздуха.

А сверху давило, давило, давило…