Огонь в янтаре - Катерина Крутова Страница 32

Крик ли, стон ли сорвался с губ, сведенных отчаянным зовом, только ворвался в грудь воздух встречный, наполняя огнем, лишая дыханья. Заслезились глаза и в тумане взгляда привиделось Возгару будто за спиной его распахнулись черные крылья, и не руки уже, а лапы когтистые вперед выпростаны — точно сокол на добычу пикирует. А в глади морской штормовой молнией мелькнула отливающая темным огнем чешуя. Но не было дела наемнику до волшебных чудес — в глубинах морских тонула, уходила на дно та, чей огонь уже едва теплился под янтарной кожей.

Ледяные воды сомкнулись, принимая в себя нырнувшего со скалы, ободами тугими сдавили грудь, тяжестью ста пудовую придавили. Зоркий глаз лучника видел и в сером сумраке — путеводной звездой вела его в глубину угасающая искра Яры. Не счесть мощных гребков — рук ли, лап ли, крыл? Вот она — на дне меж камней, ни жива, ни мертва, едва тлеющий уголек. Подхватил Возгар суженую, прижал к груди и рванул что есть мочи наверх, туда, где солнце уже уступило мир ночной тьме.

Безвольно Яра повисла на богатырских руках. Побледнели дерзкие губы, спал яркий румянец с ланит, мертвенные тени отбрасывали на лицо ресницы, скрывшие янтарное золото глаз.

—Не вздумай!— рыкнул Возгар, гневом гася, рвущее горло рыдание.— Не смей вновь без спросу меня покидать! Не пущу!

Воин вынес на берег дорогую сердцу ношу, припал головой к груди, слушая стук сердца. Едва отозвался угасающий Ярин огонь, и, вторя ему отсветом, полыхнул огонек поменьше. Живы! Надежда мгновеньем радости опалила душу. Пока живы… Близость потери расколола сердце, низвергая в бездонное горе.

—Ну же, останься со мной…— приговаривал Возгар, наспех связывая свое и девичье запястье узами судьбы, теми, что уж целую вечность назад разорвала Яра в покоях на постоялом дворе.

Влажная мордочка ткнулась в богатырскую ладонь. Мокроус, недоуменно фыркая, потерся носом сперва о мужскую руку, а после о бледную щеку неподвижной девицы, лизнул, будто проверяя сойдет ли ему шалость с лап.

—К Дракосту плыви!— цыкнул на выдру воин, отпихивая зверька в сторону Фьорда.— На помощь зови!

Мокроус тут же скрылся в темных волнах — то ли недовольный тем, что его прогнали, то ли почуяв, как истончается чужая жизнь, утекает по капле в черный прибрежный песок. Но знал Возгар — не успеет старик драконоборец спасти последнюю из крылатых ящеров.

—Усинь, друг мой верный!— позвал, не ведая, криком ли, шепотом ли слова сорвались с уст. Может и вовсе лишь мыслей к коню обратился. Казалось воину — весь мир молчит, провожая в последний путь умирающую ящерку.

Не успел наемник глазом моргнуть, как зашуршал под копытами песок, и черный скакун с рыжим подпалом встал рядом, готовый исполнить любой приказ.

Легче перышка показалась Яра богатырю, когда пред собой на коня ее положил.

—Н-но, родимый! На тебя уповаю, уж ни зги не видно, но знаю — найдешь верный путь!— Возгар вжал босые пятки в гладкие бока, склонился к холке, любимую придерживая, и помчались они сквозь ночь: отравленная навью янтарная драконица, двоедушный потомок древних богатырей и скачущий по кромке мира меж явным и скрытым, конь, верой и правдой служащий своему человеку.

Сколько так скакали они наемник не ведал, лишь слушал все замедляющийся стук любимых сердец, да потуже стягивал путы судьбы на запястьях. Луна вышла из-за горных пиков и яблоком золотым покатилась по небу, освещая долы и склоны, хилые деревца и поросшие мхами камни, отливая в серебряном свете и черную гриву коня, и волосы всадника, выбеливая и без того, точно снегом припорошенную кожу в обрамлении рудно-медных прядей.

—Тпру!— резкий окрик раздался с востока, когда первые зарницы рассвета уже разбавили алым серость вершин.— Так мчать и за живыми душа не поспеет!— ярл Тур на гнедой кобыле поравнялся, подхватывая Усиня под узцы. Возгар чудом держался в седле, глядел на воеводу и не видел.

—Кажись, тут обоих спасать надо, Дракост!— вэринг спешился, кивнул подоспевшему Мошке и вместе с ним вынул лучника из седла.

—Яра!— дернулся тот, с трудом шевеля пересохшими губами, из последних сил обнимая суженую.

—Дышит,— Тур бегло коснулся девичьей шеи,— нам бы живой воды, старче. Хотя этого можно еще и обычной привести в чувство.

—Вижу,— буркнул Дракост, расстилая на земле расшитую рунами накидку, на которую Мошка с ярлом тут же уложили едва дышащих полюбовников.

—Прости, сестрица названная, не смог тебя сберечь,— морщинистая старческая рука ласково коснулась девичьего лба, смахивая растрепавшиеся волосы.

—Навия… укусила… яд…— смог выговорить Возгар, силясь приподняться. Юный вэринг тут же протянул воину флягу. Жадно припав, осушил ее наемник в три глотка и вновь обрел голос: — неужто нет лекарства какого или средства от яда этого?

Дракост печально покачал головой:

—Отравляет драконов не яд, а сама суть навий — вместе с кровью и соком все мысли потаённые и хотейки сокровенные проникают в душу. И до того тошно от той непроглядной тьмы становится, что жить невмоготу.

—Настолько, что ни узами доли, ни заговорами в мире не удержать?— Возгар взял ладони Яры в свои, ужасаясь ледяному холоду всегда жарких пальцев.

Промолчал драконоборец. Одинокая слеза скатилась по изрезанной морщинами щеке.

—Все за нее… за них отдам! В услуженье колдунам, ведуньям, да хоть к самим злыдням пойду! Жизни не пожалею, все одно без нее — не жизнь! Делай что хочешь, Дракост, лишь бы Яра жила! Хоть душу мою за нее забери!— отчаянье захлестнуло воина. Склонился он над возлюбленной, скрывая от прочих, как губы дрожат, а глаза влагой сочатся.

—Душу молишь забрать,— старец задумчиво потер бороду,— отчего ж не попробовать? Тем боле, что их у тебя с запасом.

Тур и Мошка удивленно уставились на драконоборца. Даже полуживой от долгой скачки Усинь поднял усталую морду, точно вопрошая: «Что старче задумал?»

—Отдашь ли ты, Возгар, сын Гордара, потомок ящера Светозара, свою драконью суть той, кто из яйца янтарного вылупилась, крылатой драконицей обернулась и в миру людском Ярой наречена?

—Отдам,— глухо ответил воин. Черные глаза вспыхнули нестерпимым огнем. С трудом выдержал Дракост этот взгляд, ярл Тур одобрительно хмыкнул, а Мошка попятился — жгла насквозь драконья натура, вырываясь из тесного человечьего тела.

—Не быть тебе боле двоедушным, не хранить в себе семя первородных ящеров, не обрести крыльев, над миром не воспарить,— янтарные четки сверкнули в старческих руках, бусины — слезы и кровь драконов былых, заструились, заспешили сквозь пальцы, сменяя друг друга, вспыхивая всеми цветами, будто пламя живое, нанизанное на бечеву.

—Не быть,— повторил Возгар, ощущая, как течет по жилам жидкий огонь, перетекает из ладоней его в холодные Ярины, и как отзываются, ускоряя ритм два сердца.

—Поцелуем скрепи дар, и коль чист он и верен, так тому и быть. Я, старший средь люда Первого Ящера, правдой, данной мне предками, вещаю — так тому и быть!