Ключи наследия - Елена Самойлова Страница 31

– Похожа ты на мою дочку. Только волос у нее не седой был, как у тебя, а русый. Солнечный такой. Да и сама она такая веселая была, ласковая, работящая. Только вот лицом ее Господь обидел – заячья губа у нее была, все время оборотнихой дразнили. Ну и пусть некрасива, с лица же воду не пить, а она все слезинки лила по ночам, когда думала, что я ничего не слышу и не вижу, как глаза у нее поутру красные.

– А что с ней стало? Замуж вышла? – поинтересовалась я, дожевывая пирожок.

Меланья как-то сразу погрустнела и стало видно, что на деле ей уже далеко за сорок.

– Манилих ее увел. Уже давно. Только и утешаюсь тем, что у нелюдя этого она счастье женское испытала. Тут ее стороной обходили, век бы в девках сидела. А так… – Вдова подперла щеку кулаком и уставилась куда-то за окно где набирал обороты яркий солнечный день.

– Манилих? – удивленно переспросила я. – А это кто такой?

– А ты прежде не слыхивала?

– Нет, в наших краях таких нету, обошла напасть стороной. – Вот зараза, похоже, перенимаю местную манеру разговора. Еще немного – и совсем выговор не отличить будет. Приехали называется.

Вдова же, похоже, обрадовалась нежданной слушательнице в моем лице, потому что сразу как-то словно преобразилась, напустив на себя вид матерой сказительницы. Или же это мне показалось? Так или иначе, Меланья, вздохнув, окинула меня сочувствующим взглядом и начала рассказ:

– Случилось это пять лет назад. Манилихи редко появляются в наших краях, знахари, забредавшие в деревню, частенько рассказывали о разных тварях роду нечеловечьего, и о манилихах тоже. Хоть наши деревенские все равно о нем много чего знают, только знахари более заумно объясняли. Манилих – оборотень, а знахари зовут его Огненный Змей. Правда, почему змей – не знаю, доченька, вроде бы он оборачивается в волка. Нелюдь эта завлекает девиц к себе сладкоголосым пением или же дурманящими речами и уводит в свое логово. И ведь не пожирает, как вся нормальная нечисть, а холит и лелеет годами, взамен забирая молодость и красоту, так что девица стареет за год как за десять. Раз только находили логово манилиха. В нем оказалась уже немолодая женщина, в которой признали юную девушку, пропавшую из дома на два года. Пытались ее обратно забрать, в чувство привести, ан нет – рвалась она к своему полюбовнику, как зверь лесной из клети, до крови разбивала руки о ставни. И сбежала все-таки. – Меланья примолкла, переводя дух, а я тихо спросила:

– И что же, дочка ваша так же за манилихом этим ушла?

– Ушла, – печально кивнула вдова, отворачиваясь к окну. – Сама искала его, говоря, что лучше уж пять весен в неге жить, чем всю жизнь на девичьей постели маяться. И ведь нашла на свою головушку. А манилиху-то все равно, дурна ли девица ликом или же хороша, он жизнь тянет, а она у всех одна, как и душа…

Меланья замолчала и в горнице повисла тишина. Я же думала о том, что девки, конечно, дуры, но какой-то смысл в их действиях был. Действительно, если ты лицом совсем не вышла – то куковать тебе с отцом и матерью до упора, а потом и вовсе не нужна никому будешь. Это не современность, где из дурнушки с помощью косметики можно сделать если не красавицу, то хотя бы симпатичную девушку, а уж пластические операции и вовсе творят чудеса. Здесь же подобное чудо могли сотворить только деньги, а откуда богатое приданое у деревенской девчушки? А манилих, хоть и заберет молодость, зато залюбит по самое «не могу» так, что мало уже не покажется. Читала я в славянской мифологии об Огненном Змее, оборачивающемся в прекрасного молодца и избирающем себе возлюбленную из рода людского, но дальше сказания расходились. По одной версии, возлюбленная Змея погибала спустя несколько ночей страстной любви и в народе ее начинали прозывать «змеевой невестой», по другой – со своей избранницей Змей жил долгие годы, а их потомки становились героями либо тиранами, но, так или иначе – людьми с великой судьбой. Надо будет уточнить у Родомира, что это за живность в местных краях бродит, хотя сталкиваться с таким мне не хочется. Не знаю, как те, кто к манилиху приходили, лично меня отнюдь не радует перспектива умереть в этом мире лет через пять-семь от старости. Я жить хочу.

Я поднялась из-за стола, поблагодарив вдову и за хлеб и за историю и вышла из избы, на несколько секунд задержавшись на пороге, подставляя лицо ласковым лучам летнего солнца. Свет слепил глаза и я прикрыла веки, давая себе возможность привыкнуть к солнцу после трехдневного пребывания в доме. Ни Рейна, ни Родомира не было видно нигде поблизости, а возвращаться обратно, чтобы уточнять у Меланьи, куда они могли пойти, я не стала. Сама найду. Судя по всему, деревня не очень большая, а за пределы они вряд ли ушли, так что где-нибудь да пересечемся.

Примерно с такими мыслями я неторопливо пошла вдоль околицы, глазея по сторонам. Не знаю, как меня воспринимали местные, но вполне зрелая девица с приоткрытым от восхищения ртом разглядывающая самый что ни на есть натуральный базар, наверняка вызывала если не порицание, то хотя бы недоумение. Так я и бродила по селу. А уж когда на небольшом пятачке в середине так называемой площади возник златоволосый музыкант с флейтой, я ломанулась к этому месту, расталкивая народ локтями. И дело вовсе не в том, что я клюнула на красивого загорелого блондина – откровенно говоря, светловолосые мужчины никогда не вызывали во мне трепета. Просто ветер, взметнувший золотую гриву волос, приоткрыл заостренные уши и теперь я стремилась пробиться поближе к музыканту, чтобы убедиться, что моя легкая близорукость не ввела меня в заблуждение.

Видимо, мое нахальство и упорство сделали свое дело – я успела пробиться в первые ряды, пока толпа не уплотнилась настолько, что пробраться сквозь нее не было никакой возможности. Стоявшие рядом восхищенные девицы все стремились оттеснить меня подальше, но я, всю свою сознательную жизнь катавшаяся в московском метро в часы пик и не раз бывавшая на молодежных концертах, стояла аки незыблемая скала под напором волн. Все-таки деревенским девицам далековато до современных теток с авоськами и мощных пенсионерок, которые на весь вагон громко ругаются на молодежь, ни во что не ставящую беспомощную старость. Особенно интересно было наблюдать за тем, как старушка-божий одуванчик в два моих обхвата распинает субтильного студента-очкарика, на которого, кажется, дунь – и упадет. Беспомощная старость, как же! Держите карман шире, товарищи студенты, ваша станция осталась позади.

Ветер над площадью усилился, разнося завораживающе-грустные звуки флейты, которые, казалось, перекрывали даже гам на базаре. Н-да-а, музыканту бы цены не было в наше время, где подобного эффекта объемного звучания добиваются исключительно хорошей акустикой зала и дорогущими колонками в половину моего роста. А тут – из всех инструментов только простенькая деревянная блок-флейта с искусной резьбой, по сути – дудочка. Я пригляделась к музыканту и огонек интереса в моих глаз моментально потух – уши были самые что ни на есть человеческие – небольшие, аккуратные и закругленные. Да и в самом деле, откуда тут взяться эльфу, если они находятся в состоянии вооруженного конфликта с людьми. Да появись в этих местах хоть один остроухий – селяне моментально подняли бы его на вилы, а потом начали бы выяснять, откуда он здесь взялся. На меня-то из-за седых волос косились так, что пришлось убрать пряди от лица, чтобы меня ненароком с эльфийкой не перепутали.