Левый глаз - Сергей Лифанов Страница 31

– Пять. Никак не меньше. И аванс. Три тысячи прямо сейчас.

На том и сошлись.

19

Едва мы прибыли с Хучем домой, как он бросился к своим научным брошюркам и начал их ворошить. Через пять минут издал победный клич – я едва не оглох.

– Сяганов! – вопил он. – Сяганов! Ну конечно, он самый!

– Что означают сии истошные крики? – осведомился я.

– Профессор Сяганов Федор Андреевич! Такое сочетание тебе о чем-нибудь говорит?

– Похоже, что это папаша нашего Игоря Федоровича.

– Наверняка так и есть! Сяганов – известный нейрофизиолог, он занимался исследованиями неокортекса еще в шестидесятых-семидесятых.

– Ты становишься умнее меня, Хуч, – заметил я. – Говоришь слова, которых я не знаю.

– Неокортекс – это определенные участки серого вещества головного мозга. Понятно?

– Более или менее.

– Мы найдем этого профессора! – Хуч пришел в небывалое возбуждение, скакал козлом по своей захламленной комнате и сшибал все на пол. – Мы поговорим с ним! Мы узнаем, как все это произошло.

– Хорошо, – согласился я. – Найдем, поговорим. Если он еще жив, конечно.

Честно говоря, мне было ни капли не интересно. Мой золотой орел не нуждался в подпорках. Но так желал Хуч, а желания Хуча надлежало исполнять.

Я любил Хуча как младшего братишку. Мне было приятно исполнять его детские прихоти.

Профессор жил в десяти минутах ходьбы от нас, в старом «сталинском» доме. Он сам открыл нам. Вежливо поздоровался и повел по темному коридору, пропахшему мышами и стариковским одиночеством.

Лицом старый профессор отдаленно напоминал своего непутевого сына. Возможно, что некогда Федор Андреевич тоже был рыж и крупен телом. Теперь он был сед, тощ и безнадежно стар. При ходьбе он пошатывался и опирался на палочку.

В кабинете царил полумрак, толстые зеленые шторы едва пропускали солнечный свет. Сяганов опустился в кресло, положил на стол сухие морщинистые руки.

– Вот, Федор Андреевич, – Хуч, нервно моргая, выложил перед ним рисунок «Антидури». Что вы можете об этом сказать?

Профессор уставился на картинку сквозь толстые линзы очков. Потом вытащил из кармана склянку, открыл ее, отправил под язык таблетку. Запахло валидолом.

– «Комбинация 3216 д», – тихо сказал он. Давно я ее не видел. Вам ее Игорек дал?

– Дал… – Я усмехнулся. – Ладно, можно и так сказать – дал. Лучше бы не давал.

– Когда вы видели Игорька?

– Меньше месяца назад. А вы давно его видели?

– Давно. Очень давно. В девяносто втором он вышел… – профессор кашлянул в кулак, – вышел из тюремного заключения. Вернулся домой, пожил у меня месяца два. А потом ушел.

– Как к нему попала эта дрянь? – я показал на картинку.

– Украл. Взломал мой сейф, для него это было нетрудно, он хорошо разбирался в замках… Он забрал все, включая копии.

– Он знал, какое воздействие могут оказывать эти комбинации?

– Знал, конечно знал. Игорек – очень умный, – в голосе профессора послышалась гордость.

Я уже начал догадываться, в чем дело. «Игорек – очень умный». Хорошо это звучало. Звучало так, что нетрудно было догадаться: когда-то Игорек был очень тупым.

– Федор Андреевич, кто изобрел эти комбинации? Вы?

– Я.

– Специально, чтобы излечить вашего слабоумного сына?

– Нет, не специально, – профессор махнул рукой. – Это случайность, всего лишь случайность… В семидесятых годах я занимался высшей нервной деятельностью приматов. Как бы вам объяснить суть экспериментов…

– Мы знаем, как это выглядело, – сказал Хуч. – Вы просверливали в черепе шимпанзе маленькие дырочки, вставляли тонкие проволочки-электроды в определенные участки коры головного мозга и регистрировали биотоки.

– Да, именно так оно и было, – профессор удивленно посмотрел на Хуча. – Откуда вы знаете, молодой человек?

– Я читал ваши работы. Стандартная методика.

– Да, да. Моя кафедра изучала условные рефлексы обезьян. Мы проводили серии опытов – комбинировали различные геометрические фигуры, демонстрировали их приматам, записывали кривые биотоков, делали вывод о реакции. В общем, ничего необычного. Одна докторская диссертация, три кандидатских. Потом деньги на обезьян перестали давать, они дорогие, много едят, легко простужаются. Мы перешли на кошек…

– Ближе к сути, Федор Андреевич, – нетерпеливо сказал я. – О кошках поговорим потом.

– Одна из случайно составленных комбинаций резко повысила умственные способности Герцога.

– Герцог – это обезьяна?

– Да, шимпанзе-четырехлетка. Ах, малыш Герцог, такой умничка был… – Старик прикрыл глаза, вздохнул. – Он стал лучше понимать человеческую речь… да что я лукавлю, он начал понимать русский язык не хуже нас с вами. Говорить Герцог, конечно, не научился, гортань антропоидов для этого не предназначена, но мы общались при помощи жестов. Часами с ним разговаривали. Герцог начал считать до тысячи. Решал арифметические примеры. Порой мне казалось, что он даже скрывает свои умственные способности. Он что-то замышлял…

– Сбежать он хотел, – заявил Хуч. – Вот вы попробуйте, просидите всю жизнь в клетке.

– Кто-нибудь еще знал об этом? – вмешался я.

– Никто. Никто не успел узнать.

– Почему?

– Потому что Герцог погиб. Острая двусторонняя пневмония. Кто-то забыл закрыть форточку на ночь, зима… В общем, он не прожил и трех дней, антибиотики не помогли. Такой вот печальный итог.

– Это вы его убили! – заявил я. – Сначала форточку открыли, потом лечили его неправильно, или еще что-то там… Не важно, как. Главное то, что вы это сделали.

– Нет, нет, что вы… – забормотал старик. – Как я мог?

– Вы испугались. Страшно испугались

– Да! – признался вдруг профессор. – А вы бы не испугались на моем месте? У нас обычный мединститут, я руковожу кафедрой, ответственное лицо. А тут такое феноменальное открытие! Вы вспомните время – холодная война, гонка вооружений, империалисты разрабатывают секретное оружие. К нам и так из КГБ регулярно наведывались, интересовались, нет ли у нас разработок, перспективных в плане… Ну, вы понимаете в плане чего. Они называли это «оборонными приоритетами». Если бы сведения о «Комбинации 3216 д» стали известны, нас бы засекретили.

– А что в этом плохого для вас? – спросил я. – Заработали бы немало деньжат, за оборонку тогда хорошо платили, дали бы вам еще какой-нибудь доппаек, привилегии, а со временем, глядишь, и Героя Соцтруда бы получили…

– Я бы сразу стал невыездным, понимаете? Я регулярно ездил за границу с докладами, конечно, не в капстраны – в ГДР, в Чехословакию, Польшу, но тогда и это было высоким уровнем. Я жил очень неплохо, и вовсе не собирался разрушать свой уклад жизни. И самое главное: я не хотел, чтобы все это попало в грязные руки. – Профессор покачал головой. – Вы можете мне не верить, но я всегда был пацифистом. Это же не просто картинки-узоры… Оружие, мощное оружие… Сделать тупых умными, умных – олигофренами… Боже упаси. Стоит только начать, и уже не выберешься. Помните, что они сделали с Дмитрием Андреевичем? С Сахаровым. Я знал его лично, в больнице его консультировал…