Пуля-дура. Поднять на штыки Берлин! - Александр Больных Страница 31

– Никита Акинфич, – растерянно промямлил Петенька, – я не могу принять такой подарок. Таковую саблю впору царю носить, да и то не у всякого найдется.

– Нет-нет, ваше благородие, не обижай. От чистого сердца дарю, чтобы между нами любовь была да приязнь. Сам же говорил – мы одной веревочкой повязаны. А ежели откажешься дар принять, так я ее сам в пруду утоплю, поскольку уже своей и не считаю. А чужие вещи дома зазорно держать. Немецкие же железки выкинь и забудь, а графу Петру Ивановичу так и скажи: Демидов, мол, может лучше, чем в преславных европах, работать. Хотя сам понимаешь, такая сабля не для всех.

Впрочем, Петенька не особо и сопротивлялся, потому что искус был слишком велик.

– Благодарствую, Никита Акинфич, все как есть Петру Ивановичу да Александру Ивановичу обскажу. Думаю, дело у нас сладится к обоюдной выгоде. Но уж и ты, как говорили, не затягивай с визитом в столицу нашу. Генерал-фельдцехмейстер ждать не любит.

– Не затяну, не бойся, – странным тоном заверил Демидов. – Северьян, подь сюды! – гаркнул он вдруг во всю глотку.

Тут же появился Северьян, непривычно благостный, в чистой синей поддевке. Вежливо поклонился:

– Звать изволили, Никита Акинфич?

– Изволил, – недобро ухмыльнулся Демидов. – Помнишь, Северьян, говорил я тебе, что придется последнюю службу сослужить мне?

– Помню, Никита Акинфич.

– Ну так вот… Позволь, поручик, на минутку саблю одолжить.

Петенька, ничего не понимая, передал Демидову саблю, но тот сразу вручил ее Северьяну. Северьян побледнел немного, но тут же в глазах его заплескала непроглядная черная водица.

– И ты, поручик, запомни, каковы иногда бывают дары Демидовых, – прошипел Никита Акинфич голосом, больше всего напоминающим гадючий. – Слуги! – Он дважды хлопнул в ладоши. – Приведите-ка сюда девку негодящую.

Двое здоровенных конюхов притащили… По спине Петеньки пробежала холодная струя. Притащили одну из тех сильфид, что обучала его вокабулам французским, потом предупредила о Северьяне. Руки ее были связаны за спиной, рот заткнут какой-то тряпкой, а в глазах… Второй раз взглянуть ей в глаза Петенька не посмел.

– Дурные слуги имеются в каждом доме, – наставительно произнес Демидов. – И каждый хозяин с ними по-своему обращается. Помнишь, Северьян, я говорил тебе, что предателям веры нет и предавший один раз предаст и второй? Ты поступил по правде хозяйской и все мне рассказал, а уж выяснить, кто предупредил питерского поручика, труда не составило. Кнут любой язык в момент развяжет. Вот я искореняю измену в доме своем сразу и бесповоротно, тебе и поручаю суд справедливый свершить над языком длинным да головой пустой.

Петенька понял, что сейчас произойдет, хотел было возмутиться, но увидел в глазах Никиты Акинфича ту же самую непроглядную чернь, что у Северьяна, и не посмел сказать ничего. Девка даже и не трепыхалась в руках конюхов, похоже, Никита Акинфич хорошо вышколил дворню, понимали людишки, что любая попытка сопротивления себе же дороже обойдется.

– Вот и покажи, Северьян, на что ты способен и на что способен клинок демидовский. Пусть причастится крови, ему ведь теперь долгая жизнь в кровавых баталиях предстоит. – И не понять было, всерьез он это произносит или насмехается. – Рассечешь ее с одного удара, пожалую тебе еще сто рублей, не рассечешь – пожалую сто плетей. И помни, что теперь ты кровью повязан прямо на глазах поручика Тайной канцелярии, а что за душегубство бывает… Сам знаешь. Поэтому, ежели что, не три, но семь раз подумаешь, изменять ли Демидовым. Ну, давай, голубчик, не тяни, а то кони уже застоялись.