Пуля-дура. Поднять на штыки Берлин! - Александр Больных Страница 30

– Но и себя его высокографское сиятельство не забывает, – съязвил Демидов.

– Гороблагодатские заводы графа Петра Ивановича тако же будут употреблены для литья пушек, – строго указал Петенька. – И для него есть большая разница, кого именно защищать: временщика и льстивца, обманом вкравшегося в доверие к монахине, паче того к чужеземцу, который в России видит лишь средство низкого обогащения.

– Да при словах таковых мне самому впору «Слово и дело!» кричать! – ухмыльнулся Демидов.

– Не крикнешь, Никита Акинфич, не крикнешь, ибо вот она, Канцелярия тайных и розыскных дел, тут уже и всякие коварные происки и помыслы прозрит и разоблачит без промедления. Да к тому же, как я уже сказал, мы сейчас должны держаться заодно, потому что жестокие времена наступают.

Никита Акинфич снова задумался, потом решительно взял серебряный колокольчик, стоявший рядом на столе, и взмахнул. Тут же из ниоткуда возник послушливый лакей.

– Пригласи сюда Северьяна Кондратьевича, – приказал Демидов.

Северьян появился практически немедленно, словно бы ожидал поблизости. А может, действительно ожидал? Никита Акинфич исподлобья посмотрел на него, пожевал губами, а потом произнес:

– Его благородие господин поручик говорит, что очень ему твоя служба понравилась. А потому хочет поручик тебя с собой забрать в Петербург, определить в служители Тайной канцелярии. Да я вот не слишком хочу отпускать верного слугу, который мне тут во многих делах помогал. Да он и сам, наверное, не захочет, не так ли?! – с нажимом произнес Демидов, вперив взгляд в Северьяна.

Но, как давно понял Петенька, смутить Северьяна-убойцу было невозможно, а потому тот бестрепетно ответил:

– Хочу послужить матушке-государыне, искупить свои вины перед всемилостивейшей императрицей и прощение заслужить.

– Да-да… – рассеянно подтвердил Демидов. – Забыл уже, как я тебя от острога, а то и плахи спас? Ты же мне по гроб жизни обязан. Или, может, ты хочешь в Тайной канцелярии рассказать о делах Демидова и этим свою голову выкупить?

– Да как же такое можно, Никита Акинфич? – даже обиделся Северьян. – Как вы такое о слуге своем верном подумать могли? Я ведь никогда ни словом, ни помышлением даже вашему делу не изменял. Всегда ровно верный пес служил. Нешто я не знаю, что изменникам нигде веры нет, потому что предавший однажды обязательно предаст и второй раз. Так что не извольте беспокоиться, Никита Акинфич, все, что я видел и слышал здесь, так и останется со мной, так и умрет со мной. Просто ведь служба ваша не пожизненная каторга, можно и перейти на государственный кошт.

– Вот это ты верно сказал. Умрет с тобой, потому что демидовские тайны тяжкие, а демидовские руки длинные.

– Это ты напрасно, Никита Акинфич, – успокоил его Петенька. – И Северьян прекрасно понимает, и я сам знаю, что есть тайны, которым надлежит оставаться сокрытыми, потому что никто не выиграет, если они на свет выплывут, зато проиграть могут все. К тому же помнишь, что я тебе сказал? Мы сейчас союзники, и ссориться нам не стоит. К тому же у тебя слуг верных хватает, одного можешь отпустить.

Демидов даже головой покрутил.

– Умеешь ты, поручик, уговаривать, умеешь. Ладно, быть по сему. Северьян у меня не крепостной, держать не могу, неволить не хочу. Более того, за службу верную награжу тебя по-демидовски, не скупясь. – Он ухмыльнулся. – Хотя не всем демидовская награда по душе. – Он кивнул слуге: – Передашь ключнику, чтобы отсчитал Северьяну Кондратьичу за службу верную да на добрую память о Демидовых две тысячи рублей.

– Никита Акинфич, благодетель, – согнулся в поклоне Северьян. И то правда, сумма была более чем внушительная, поручику ее и не выслужить, генеральская награда.

– Ну ладно, – решительно хлопнул по столу Демидов. – Раз ты, поручик, торопишься, так и нечего нам засиживаться. Завтра поутру подадут тебе возок, тогда же и ты получишь от меня подарок, да такой, что еще не раз поблагодаришь и вспомнишь. Ты ведь поручик? Вот и будет тебе кое-что из воинского снаряда, а ты, Северьян, – голос Демидова вдруг подернулся льдом, – сослужишь мне на прощание последнюю службу. Тоже чтобы помнил подольше о Демидовых…

* * *

В общем, проснулся Петенька в наипрекраснейшем настроении, в эту ночь сильфиды ему спать не мешали. С одной стороны, конечно, досадно, зато с другой – выспался без всяких помех, тем более что предстоял отъезд, а это дело нудное и утомительное. После скромного (всего девять блюд) завтрака в компании Никиты Акинфича лакей сообщил, что возок ждет, и они вместе, чуть ли не под руку, вышли на крыльцо.

Возок и впрямь стоял у крыльца, но главное – их дожидался еще один лакей в пудреном парике, державший в руках некий предмет, завернутый в синюю саржу. Демидов довольно осклабился и сделал ему знак подойти.

– Вот, господин поручик, как я и обещал, мой тебе подарок.

Лакей, повинуясь знаку хозяина, развернул сверток, и Петенька увидел длинную саблю с почти прямым клинком и непривычно длинной рукоятью. Не успел он спросить, зачем, собственно, ему еще одна, как Демидов взял черные кожаные ножны, выложенные серебром, и ловким движением выхватил саблю. И вот здесь Петенька удивился – клинок сверкнул на солнце непривычным фиолетовым отсветом. Демидов вежливо подал ему оружие.

– Вот она, красавица. В ваших столицах таковых не видывали, нет там их и быть не может. Токмо в наших краях такое чудо и сыщется, любую вашу словно соломину рассечет!

Петенька обиделся:

– Не уверен! У меня отличный клинок, мне его дядюшка подарил, когда меня в офицеры произвели. Золингеновская сталь! Знаменитый «волчец»!

Демидов расхохотался:

– Волчец!.. Шавка дешевая! Клади свой клинок сюда, покажу тебе, на что способна настоящая уральская сталь! Это тебе не паршивым европам чета!

Оскорбленный Петенька выхватил из ножен свою саблю, которая тут же явила взору настоящие булатные коленца и клеймо славных немецких мастеров «Solinger Eisenhauer Damaststahl».

– Вот! Настоящий рубитель железа! Ему цена – на вес золота!

Но Демидов только скривился презрительно:

– Тогда моя – втрое против золота! Сказал же я: не может немчура несчастная с моими мастерами состязаться, куда немцу жидкому против русского. Держи крепче свою саблю!

Взбешенный Петенька поднял свою саблю лезвием вверх, Никита Акинфич размахнулся с плеча, свистнул фиолетовый клинок, сильный удар, резкий треск… И Петенька квадратными глазами уставился на огрызок длиной полпяди, который только и остался от прекрасного клинка.

– Ну что, поручик, а как бы в бою встретил такую саблю?! – издевался Демидов. – Сумел бы ты потом рассказать о славной баталии? Вот каков мой подарок тебе. Держи, – и он протянул Петеньке клинок.

Поручик благоговейно взял его двумя руками и поднял к глазам, чтобы рассмотреть получше. Да, сабля была действительно необычная. Длиной чуть более вершка, изогнутая меньше, чем обычная гусарская сабля, что позволяет достаточно свободно не только рубить, но и колоть. Сабля почти не утончалась у обуха, зато к лезвию сходила до тонкости волоса. Петенька внимательно оглядел клинок – ни единой зазубрины! Вообще никакого следа, хотя она легко перерубила знаменитую золингеновскую сталь. Непривычный фиолетовый оттенок говорил о каком-то совершенно особом составе, но спрашивать Демидова было бы глупо и опасно. За такие секреты убивают людей и поважнее поручика Тайной канцелярии. Необычная рукоять длиной около двух четвертей, витая серебряная гарда. А на клинке, возле самой рукояти, красовалась чеканка – золотой грифон, припавший к земле и яростно разинувший клюв, словно бы готовый броситься на врага.