Принцесса-Невеста - Уильям Голдман Страница 30

– Я? – спросил турок.

Сицилиец покачал головой:

– Нет, Феззик. Мне понадобится твоя сила – понесешь девушку. Бери ее, и поспешим. – Он обернулся к испанцу. – Мы пойдем прямиком к границе Гульдена. Прикончишь его, и догоняй.

Испанец кивнул.

Сицилиец поковылял прочь.

Турок подхватил принцессу и зашагал за горбуном. На повороте обернулся и крикнул:

– Догоняй!

– Ну а как иначе? – Испанец помахал. – До скорого, Феззик.

– До скорого, Иньиго, – ответил тот. И исчез, а испанец остался один.

Иньиго, проворный и изящный, опустился на колени над обрывом. Человек в черном продолжал мучительное восхождение – оставалось двести пятьдесят футов. Иньиго лег плашмя, в лунном свете пытаясь разгадать секрет скалолаза. И надолго застыл. Учился Иньиго хорошо, но не очень быстро – без прилежания никуда. В конце концов до него дошло: человек в черном сжимал кулак, непонятно как вгонял его в скалу и на нем держался. Затем нащупывал выше новую трещину, снова сжимал кулак и вгонял туда. Если была опора для ног, он опирался ногами, но в основном лез только на кулаках.

Какой выдающийся авантюрист, восхитился Иньиго. Теперь он разглядел, что человек в черном носит маску и весь закутан в плащ. Тоже злоумышленник? Вполне вероятно. Зачем тогда с ним драться и за что? Иньиго потряс головой. Жалко, что такой человек должен погибнуть, но приказ есть приказ. Порой Иньиго вовсе не нравились приказы сицилийца, но что поделать? Сам, без сицилийской смекалки, он ни за что не потянет работу сопоставимого масштаба. Сицилиец – главный мозг. А Иньиго порывист. Сицилиец сказал «убей» – ну и что толку жалеть человека в черном? Настанет день, когда убьют Иньиго, и белый свет ничуть не потемнеет.

Иньиго встал – пружинисто подпрыгнул; тело, тонкое и упругое, как его шпага, было готово. Действовать. А человеку в черном предстояло одолеть еще много футов. Иньиго нечем было заняться – только ждать. Он ненавидел ждать. Чтобы приятно скоротать время, он вынул из ножен свою великую любовь – единственную свою любовь.

Шестиперстовую шпагу.

Ах, как танцевала она под луною. Как ясно блистала она. Иньиго поднес лезвие к губам и поцеловал со всей страстью широкой испанской души…

Иньиго

В горах центральной Испании, высоко-высоко над Толедо, была деревушка Арабелла. Очень маленькая, воздух всегда чист. Вот и все, что хорошего известно про Арабеллу: чудесный воздух – видно вдаль на многие мили.

Зато ни у кого никакой работы, на улицах кишмя кишат собаки и толком нечего есть. Воздух, конечно, довольно чист, но днем жара, а ночами холодрыга. Что до Иньиго лично, он не бывал сыт, братьев и сестер у него не имелось, а мать умерла родами.

Он был фантастически счастлив.

Потому что у него был отец. Доминго Монтойя – на вид чудной, нравом блажной, резкий, рассеянный и никогда не улыбается.

Иньиго его обожал. Всей душою. Не спрашивайте почему. Тут не ткнешь пальцем – мол, причина была такова… Нет, надо думать, Доминго тоже его любил, но любовь – она многоликая, и ни один ее лик ведать не ведает о логике.

Доминго Монтойя ковал мечи и шпаги. Вот вы, если занадобился великолепный меч, отправитесь к Доминго Монтойе? Поедете в горы над Толедо, если захотите прекрасно сбалансированное оружие? Приведет вас судьба в Арабеллу, если вам потребен шедевр на века?

Да ни в жизнь.

Вы поедете в Мадрид, где живет знаменитый Есте, и получите свое оружие, если у вас водятся деньги, а у Есте найдется время. Жизнерадостный толстяк Есте был в Мадриде одним из самых богатых и почитаемых горожан. И по заслугам. Он ковал чудесное оружие, и гранды хвастались друг другу подлинниками Есте.

Но иногда – нечасто, заметим, раз в год, а то и реже, – кто-нибудь заказывал оружие, какого не мог выковать даже Есте. И что тогда? Думаете, Есте отвечал: «Вы уж извините, но я такое сделать, к сожалению, не могу»?

Да ни в жизнь.

Он отвечал так:

– Конечно, с восторгом, половину будьте любезны уплатить вперед, остальное перед сдачей готовой продукции, возвращайтесь через год, заранее благодарен.

И на следующий день отправлялся в горы над Толедо.

– Ну что, Доминго? – говорил Есте, подъехав к хижине отца Иньиго.

– Ну что, Есте? – отвечал Доминго Монтойя из дверей.

Они обнимались, подбегал Иньиго, Есте ерошил ему волосы, потом Иньиго заваривал чай, а взрослые беседовали.

– Ты мне нужен, – неизменно начинал Есте.

Доминго в ответ хрюкал.

– Как раз на этой неделе мне заказали шпагу для одного итальянского вельможи. Чтобы эфес был инкрустирован самоцветами, самоцветами выложено имя его нынешней возлюбленной и…

– Нет.

Одно словечко – всего одно. Но его хватало. Когда Доминго Монтойя говорил «нет», это означало «нет», и больше ничего.

Иньиго заваривал чай, прекрасно зная, что будет дальше: Есте включит природное обаяние.

– Нет.

Есте помянет свое богатство.

– Нет.

Есте прибегнет к остроумию, к изумительному дару убеждения.

– Нет.

Он станет молить, заклинать, обещать, божиться.

– Нет.

Оскорбления. Угрозы.

– Нет.

Наконец, искренние слезы.

– Нет. Еще чаю, Есте?

– Пожалуй, еще чашку, благодарю… – И потом, заглавными буквами: – ПОЧЕМУ НЕТ?

Боясь пропустить хоть слово, Иньиго бежал подлить им чаю. Он знал, что эти двое вместе росли, знакомы шестьдесят лет, ни на минуту не переставали без памяти друг друга любить, и с восторгом слушал, как они препираются. Вот ведь странно-то: они только и делали, что препирались.

– Почему? Мой толстопузый друг интересуется – почему? Он сидит предо мною на заднице мирового класса и имеет наглость спрашивать – почему? Есте. Приходи ко мне с настоящей закавыкой. Один раз, хоть один раз приезжай и скажи: «Доминго, мне нужна шпага для восьмидесятилетнего старца, который хочет драться на дуэли». И я брошусь тебе на шею с криком: «Да!» Ибо сделать шпагу, с которой восьмидесятилетний старец переживет дуэль, – это да. Клинок должен быть прочен, дабы одержать победу, но легок, дабы не истомить немощную руку. Мне придется вывернуться наизнанку, открыть, пожалуй, неизвестный металл, прочный и очень легкий, или вывести новую формулу известного металла, смешать бронзу с железом и воздухом, прибегнуть к методу, забытому на тысячу лет. За такую возможность, пузатый Есте, я бы целовал тебе вонючие ноги. Но ковать дурацкую шпагу с дурацкими самоцветными инициалами, чтобы какой-то дурацкий итальяшка ублажил свою дурацкую любовницу, – нет. Я пас.

– Я в последний раз тебя прошу. Пожалуйста.