Сердце меча - Ольга Чигиринская Страница 30

— Ни одного. Пока. У нас не было резона привлекать иммигрантов. Но с этого года я подниму вопрос об иммиграции в коммунах моих городов.

— То есть, мы… совсем одни [23]?

— Первое время — да.

— Зачем вам это, о-химэ-сан [24]? — спросил тэка.

— Я предлагаю это потому что не вижу иного способа помочь вам и соблюсти закон.

Гем перевел ее слова и тэка еще тихо посовещались между собой, а потом старшина спросил так, словно ему тяжело было решаться задавать этот вопрос:

— Скажите, миледи, мы должны подчиняться, кроме вас, Папе?

— А что это тебя так коробит? — не выдержал капитан Хару. — Небось, когда вкалывал на шахте, подчинялся всякой сволочи и не пищал. А из рабства тебя православные вытащили, никто другой.

— Нет, сэр, — покачал головой тэка. — Пусть мастер Хару не обижается, но нас освободили протестанты. И мы тоже протестанты есть.

Мастер Хару фыркнул.

— Протестанты! Это против кого же вы, интересно, протестуете?

— Мастер Хару знает: против того, чтобы человек назывался наместником Бога.

— Да кто ж вам в головы вдолбил этакую чушь? Сроду Папа не назывался наместником Бога. Протестанты! Да эти жуки из Порт-Линкольна сроду бы не пошли вас освобождать, если бы Папа не объявил Крестовый Поход! — не выдержав накала эмоций, капитан Хару встал и покинул кают-компанию, бросив напоследок:

— И охота же вам, миледи, с этакой бестолочью возиться!

— Я не буду требовать от вас переменить конфессию, — сказала леди Констанс.

— Идолы, — мягко возразил младший из гемов. — Здесь есть. Соседи, хозяева — все идолопоклонцы… И белые… Мы нет.

Леди Констанс хотела что-то ответить, но всех отвлек странный звук: короткие выдохи, перемежаемые тихими стонами.

Вавилонянин смеялся, чуть ли не сгибаясь пополам, так что концы длинных светлых волос мели по столу.

— П… простите, — профыркал он, заметив, что центр всеобщего внимания сместился в его сторону. — Этот межконфессиальный спор… Произвел на меня… непредвиденный комический эффект.

И он тоже вскочил из-за стола и выбежал прочь, уже в коридоре позволив себе засмеяться во весь голос.

Это, наверное, было заразительно — Рэю тоже невыносимо хотелось вскочить и уйти, причем не куда-то и зачем-то, а просто так, без цели прошвырнуться по кораблю, чтобы не сидеть. Его распирало изнутри, и наполовину это было из-за песни, а на вторую половину — из-за слов леди Ван-Вальден.

— Скажите, сударыня, — попросил он. — А то, что вы говорили — это всех нас касается или только их?

Он не обольщался на свой счет. Он знал, как выглядит. Создатели постарались на совесть, непривычные люди, глядя на него, крестились или отводили глаза.

— Мастер Порше, — сказала леди Констанс. — Вы все показались мне людьми достойными и благородными. Вы не исключение.

— Но ведь вы нам предлагаете не просто помощь, так? Это еще и испытание. Как вон с ней, — Рэй кивнул в сторону Бет.

— Мастер Порше, — вступил в разговор шеэд. — Шааррим испытывает всех своих детей. Если бы для приемных делалось исключение, было бы справедливо предположить, что Отец не ждет от них ничего великого и доброго.

Рэй вздохнул.

— Леди Констанс, — сказал он. — Мастер Кристи. Сначала, сколько себя помню, я принадлежал дому Рива, и своей воли у меня не было. Теперь я свободен, и новые хозяева мне не нужны, даже если это такая хорошая женщина как вы, леди. Я знаю, что вы желаете мне добра — но ведь не только мне. Вы больше думаете о своем владении, о том, как неплохо было бы подать имперцам хороший пример. А я не хочу быть примером. Пусть меня вышлют обратно на Джебел-Кум, я не променяю свободу на новый хомут.

Леди Констанс поднялась и взяла Джека за руку.

— Дядя Рэй, ты Динго к нам еще приведешь? — спросил мальчик. Рэй улыбнулся — одними губами, чтоб не показывать клыки — и кивнул.

И леди Констанс, и тэка вышли из комнаты. Рэй остался один на один с шеэдом.

* * *

Констанс вынуждена была признаться себе, что Рэй и тэка больно ударили по ее самолюбию. Ей казалось таким удачным ее решение, оно оставляло место и закону и милосердию, она была убеждена, что встретит благодарность — но встретила отказ.

В словах Рэя была еще одна горькая правда: она искала не только способа им помочь, но и выгоды… для Доминиона? Для себя?

Уже не понять. Она — это Доминион. Хрупкая точка равновесия противоречивых интересов. Средоточие сотен связей — вассальных, коммерческих, государственных. Дочь дукаса Мак-Интайра, надежда и опора отца, потому что… «Ты же понимаешь, Констанс, что Гус будет делать только то, что ему интересно, а интересно ему сутками просиживать у сантора или спорить с такими же как он, одержимыми, как пространство проворачивается через время».

Констанс. Стаси — так ее называли лет до семнадцати, до того времени, когда всем стало понятно, что Августина небо интересует куда сильнее, чем земля. Потом отец и мать называли ее только полным именем: Констанс. А вот Августин до сих пор для мамы — Гус.

Когда же она потеряла то время, где еще могла сказать — это нужно мне, а это — планете? Бет… Да, пожалуй, последний раз был именно тогда — она захотела взять эту девочку, именно эту, маленькую хрустальноголосую кокетку с доверчивыми смеющимися глазами. И пусть у нее оливковая кожа и гранатовые волосы. Шел шестой год войны, и второй год с того дня, когда при Тайросе погиб лорд Дилан Мак-Интайр, а гены шедайин уже дважды убивали дитя в ее утробе. И когда ей сказали, что понравившаяся ей девочка с Тайроса, она поняла, что это знак.

Но потом? Потом все пошло по-прежнему. Она — доминатрикс, и она подает своим подданным пример того, что «Человеческое достоинство» — не пустые слова. Сколько раз «доброжелатели» предупреждали ее, что Бет — неполноценный ребенок и никогда не сможет стать нормальным членом общества, и сколько раз она холодно отвечала, что этот вопрос нужно обсуждать не с ней, а с епископом Тир-нан-Ог… А потом Бет начала ходить в школу и приходить из школы в слезах… А потом была Мауи, где они обе погрузились в Вавилон; пусть и побежденный, но все-таки Вавилон. И Бет уже не рыдала, а дралась, как мальчишка — но по ночам бегала слушать песни ама… Видит Бог, девочка моя, я не хотела бросать тобой вызов ни Вавилону, ни Империи… Но что теперь сделать, раз так получилось? Только одно: продолжать идти нашим путем. Потому что нельзя положить руку на плуг и оглянуться.

Им предлагали и это: фенотипическая ремодификация. Из-под кожи выводят красящий пигмент, и Бет становится обычной девочкой. В Вавилоне с ней поступили бы именно так перед тем, как убить, чтобы дать жизнь ее «матери». К удивлению Констанс, отказалась сама Бет. Да, в этом отказе было больше позы, чем желания принять и нести крест всех пленников Вавилона. Бет нравилось быть не такой как все, пусть даже за это приходилось платить отвержением. Она плакала ночами, но не покидала своих подмостков, репетируя ариозо «Цыганка» и грезя об Эсмеральде, танцующей у позорного столба.