Романовы - Надин Брандес Страница 30

– Она совершила глупость.

Комендант Авдеев – совершенно трезвый и заледеневший от ярости – смотрел на меня, и я радовалась, что на моем лице отражается стыд. Нужно, чтобы он видел смирение.

За нами с папой стояли три большевика. Не наши друзья – я никогда не видела их раньше, и жар исходил от их одежды, заполняя и без того душную комнату. Я представила, как стволы их ружей упираются мне в спину. Проделывают дыру между лопаток. Папа плачет…

– Комендант, умоляю вас, позвольте нам открыть окно! – Тон папы оставался покорным. – Нам нечем дышать. Насте нужен воздух.

– И позволить повторить преступление? – Авдеев махнул рукой в мою сторону. – Вас предупреждали и не раз!

Он совершенно не смягчался, и я понимала: это из-за большевиков позади. Авдеев обязан поддерживать свою позицию – своего вождя.

– Пожалуйста, комендант. Прошу вас, сделайте запрос.

Один из большевиков издевательски фыркнул за моей спиной. Авдеев вздернул подбородок и напрягся.

– Повторите.

Папа сглотнул. Он оценивал ситуацию так же, как и я. Отец проявит смирение, которое удовлетворит солдат за нашими спинами и позволит Авдееву сохранить лицо. Потому что это мой папа. Такой скромный и самоотверженный.

– Пожалуйста.

– Еще раз.

– Прошу вас.

– Еще.

У меня перехватило горло и защипало глаза. Папа опустился на колени. Встал на колени перед своим пленителем, полностью униженный.

– Комендант, умоляю вас.

– Еще.

⁂

– Ты только представь, – в тот же вечер я опустилась у постели Алексея. – Я похищаю ружье и заставляю коменданта Авдеева кланяться всем нам.

Алексей не стал подыгрывать.

– Он согласился открыть окно?

– Нет. – Я теребила воротник платья. Его пора было зашить.

Я так устала от починки, что предпочла бы носить потертый воротник. Или полностью оторвать его.

– Но он не сказал, что не собирается делать запрос. Думаю, он попытается.

– Ты действительно поэтому высунулась в форточку, Настя?

Алексей слишком хорошо меня знал.

Я отрицательно покачала головой. Окно было плотно закрыто. Мне хотелось видеть листок бумаги, все еще лежавший в траве сада. Из-за дождя нам не удалось его достать. Я молилась, чтобы вода смыла буквы. Но если его найдет охранник, нам конец.

– Я восхищаюсь твоим мужеством, – сказал Алексей.

Я не чувствовала себя храброй. Разве что безрассудной. Потому что я открыла форточку. Я нарушила правила и рисковала нашими жизнями. Я вынудила папу встать на колени, умолять Авдеева, пока большевики не рассмеялись, а мое сердце не закричало.

И потерпела неудачу.

Я рассеянно теребила одеяло Алексея. Заклинание облегчения иссякло всего через день.

– Тебе нужно еще одно заклинание?

– Лучше подождать, пока боль не станет невыносимой. У нас мало чернил.

Я кивнула, руки чесались сделать что-нибудь полезное. Исправить вопиющую ошибку, совершенную сегодня утром.

– Настя… думаешь, Авдеев нас убьет? – еле слышно спросил Алексей.

Я задавалась этим вопросом снова и снова, анализируя, как он унизил папу или как забрал наши вещи, дополнительную еду и свободу. Но все же он смеялся над спектаклем. Он позволил монашкам приносить еду. Одобрил идею повесить в саду качели, хотя предложение исходило от собственных солдат… Он позволил нам дольше находиться на свежем воздухе.

– Нет, Алексей. Не думаю, что он это сделает.

⁂

Весь день не было солнца. Всю ночь мне не спалось. Я подумывала о том, чтобы улизнуть и забрать письмо. Но если поймают, после случая с окном будет еще хуже. Думала обратиться с просьбой к Ивану – или даже к Зашу – вернуть мне записку. Но не могла поверить, что они не сдадут ее Авдееву.

Оставалось только ждать. Я ворочалась с боку на бок всю ночь, обливаясь потом в простынях и отсчитывая минуты. Худшая ночь в моей жизни!

Целое утро мы с Марией играли в карты. Устали от французской игры, после чего изобрели много новых. Процесс почти не доставлял удовольствия – мы делали это, чтобы избавиться от скуки. Но сейчас я погрузилась в карточную игру, только бы не расколотить кулаками окно в ожидании прогулки по саду.

Наконец комендант Авдеев отправил нас на улицу. На лестницу я выскочила первой. Первой вышла за дверь. Первой метнулась к качелям…

И первой увидела вмятину на земле, на месте пресс-папье.

Оно исчезло. Кто-то нашел его.

Я лихорадочно огляделась вокруг. Авдеев разговаривал с солдатом. Кажется, он не обеспокоен. Ни Ивана, ни Заша в карауле нет. Кто его обнаружил? Неужели они ждут, как я поступлю? Я раскрыла себя, побежав к качелям, к тому самому месту, куда упало письмо.

– В следующий раз бери пресс-папье поменьше, – подошел ко мне папа и присел на качели. – Оно дальше полетит.

Я выдохнула.

– Ты нашел его?

Он похлопал по сиденью рядом с собой. Мы тихонько покачались.

– Настя, я не собираюсь обвинять тебя. Но это немного неосторожно, в отличие от твоих обычных проделок.

– Понимаю.

Я смотрела под ноги. Ботинки размазывали грязь, пока мы раскачивались взад-вперед.

– Не могла сопротивляться надежде. Кажется, я теряю рассудительность. Папа, я впадаю в отчаяние и не могу его контролировать.

– Нужно.

На этом все должно было закончиться, все мои попытки. У меня нет выбора. Я должна контролировать собственное отчаяние. Быть более бдительной. Проявить терпение и ждать, пока матрешка раскроется и отдаст мне заклинание. Почему это занимает так много времени?

Я затоптала грязную вмятину от пресс-папье.

– Постой… как ты его нашел? – Вчера нас не пустили в сад. Сегодня я вышла за дверь первой.

– Некоторые солдаты более преданы мне, чем Авдееву. Я не ожидаю, что они будут хранить секрет за взятку, если о нем узнает комендант. Но пока мы в безопасности.

– Папа, ты волшебник.

Меня озадачило, как ему удалось настолько подружиться с солдатами. Мне потребовался целый месяц, чтобы достучаться до Заша. Но в то же время, как преданная и любящая дочь, я ничуть не удивилась.

Мы вернулись в дом, где обнаружили корзину с едой, доставленную сестрами. Щеки потеплели при мысли о монахине, которая смотрела на мое окно. Видела ли она неудавшуюся попытку? Подвергала ли я сестер риску?

Появление еды от них значило, что монахини все же в безопасности.