Разведка боем - Василий Звягинцев Страница 30

Новикову все же удалось уговорить друзей поближе познакомиться с жизнью местного общества. И однажды по-южному теплым вечером, напоминавшим такие же вечера где-нибудь в Ялте или Геленджике полвека спустя, они съехали на берег. Из татарских шашлычных доносился чад горящего бараньего сала, столики многочисленных кафе вдоль набережной, прикрытые пестрыми матерчатыми зонтами, все были заняты местными жителями и полуэмигрантами с Севера.

За чашкой кофе или стаканом крымского вина текли многочасовые беседы и жаркие споры о судьбах России и планах дальнейшей жизни. Не так уж сильно все это отличалось от реалий курортной жизни безмятежных семидесятых годов, если не вдаваться, конечно, в тонкости исторического момента и не обращать внимания на особенности мужских и дамских туалетов.

Заранее был заказан стол на веранде лучшего из приморских ресторанов «Виктория», откуда открывался прекрасный вид на Южную бухту, Корабельную и Северную стороны, Графскую пристань. Здесь не ощущалась утомительная духота и шум общего зала, не доносились раздражающие кухонные запахи, однако хорошо была видна сцена, на которой выступала с новой программой кабаре труппа, составленная из знаменитых в то время актеров императорских театров. Вынужденных волей обстоятельств изменить своим амплуа ради добывания хлеба насущного.

Программа, впрочем, была вполне хороша. Опять же применительно к обстоятельствам.

И вообще ничего похожего на картины пьяного разгула, истерического веселья и атмосферы пира во время чумы, с таким смаком изображаемые в любой почти книге и фильме о гражданской войне, здесь не наблюдалось.

Гости вели себя прилично, как и подобает воспитанным и достаточно состоятельным, чтобы посещать дорогие рестораны, людям. Официанты исполняли службу профессионально, вежливо и без какого-то подобострастия. Фронтовые и тыловые офицеры отнюдь не орали «Боже, царя храни» и не палили в потолок из наганов и маузеров, а если и напивались, то в пределах, допускаемых количеством просветов и звездочек на погонах. Возможно, где-то они и вели себя согласно предписанным соцреализмом канонам, но не здесь.

Так что вечер удался вполне. Особенно для девушек, отвыкших в своей почти монастырской жизни от такого количества восхищенных взглядов посторонних мужчин.

Пили за ужином исключительно марочные вина исчезнувших в годы советской власти сортов, сухие и десертные, слушали классические и цыганские романсы, а также злободневные куплеты (невысокого, надо заметить, качества), полюбовались крайним проявлением тогдашнего эротического искусства – «настоящим парижским канканом».

О сиюминутных проблемах и заботах старались не говорить, чтобы не портить впечатления от ностальгического аттракциона «Встреча с прошлым».

А может, не аттракционом это следовало назвать, а пробным погружением в подобие грядущей мирной жизни.

Расплатившись по счету, который оказался весьма солидным (не для них, а по меркам здешней, и так непомерно дорогой, жизни), вышли на бульвар.

На пароход решили не возвращаться. Как-то всем вдруг не захотелось опять оказаться внутри хоть и комфортабельной, но железной коробки, когда на берегу так хорошо пахнет поздними цветами из обывательских палисадников, успокоительно шуршат под легким бризом ветви деревьев, и от земли исходят живительные токи вместо наполняющих пространство внутри корабля электромагнитных полей.

Один лишь Воронцов сказал, что до конца своим роботам не доверяет и надолго бросать «Валгаллу» без капитанского присмотра не имеет права. Остальные, в том числе и Наташа, решили заночевать в предоставленном Врангелем под резиденцию своих советников особняке.

…Воронцов поднялся на верхний ходовой мостик парохода. Двухсотметровый корпус «Валгаллы», увенчанный посередине надстройкой размером с шестиэтажный дом, с тремя колоссальными дымовыми трубами, над которыми вздымались стройные, чуть наклонные мачты с белыми якорными огнями на реях, спокойно лежал на фосфоресцирующей глади бухты.

Стояночной вахтой командовал один из входящих в инвентарь корабля биороботов. По заказу Воронцова их инопланетный покровитель Антон изготовил более тридцати исполнительных механизмов главного бортового компьютера, имеющих вполне человекообразный вид, способность членораздельной речи и возможность программирования для выполнения функций любого члена экипажа, от стюарда до старшего помощника капитана.

Чтобы не нарушать какие-то их форзелианские этические нормы, Антон ввел единственное ограничение – роботы могли действовать лишь на палубе корабля и в непосредственной близости от него, не далее километра. Этим он хотел исключить возможность использования неотличимых от людей механизмов вне их прямого назначения. Своеобразный суррогат трех законов робототехники. Впрочем, со свойственной ему изобретательностью Левашов быстро нашел способ обойти запрет. Не потому, что в этом была практическая необходимость, а из принципа.