Повилика - Катерина Крутова Страница 3

Из крови и семени, из боли и страданий родится первый росток. Он нальется силой и пробьется в мир. И не узнает он другой жажды кроме жажды жизни. И не примет других границ кроме своих желаний. И отдаст все добиваясь цели любой ценой. И познает молодая поросль его силу и жажду, желанья и цели как свои. (Замок Комб, графство Уилтшир, 326-й год от первого ростка, цветение, первая лунная четверть)

Лучший друг рассмеялся мне в лицо. Родная мать посоветовала посетить психолога. Начальник предложил взять отпуск после болезни. А я не уверен в собственной правоте, но подслушанный разговор свербит, превращает в мнительного одержимого безумца. Подозрительные странности мерещатся в бытовых вещах.

—Тебе добавить сахар?— спрашивает Лика за завтраком, и я отрицательно мотаю головой, но втихаря подслащиваю кофе прихваченным из кафе рафинадом.

—С чем сделать сэндвич?— интересуется жена, как всегда, собирая мне ланч-бокс на работу.

—Мы с коллегами сегодня тестируем новый фудтрак. По слухам качественный фьюжн на тему ориентальной кухни,— вру не краснея, но Лика согласно кивает:

—Звучит интересно. Понравится, захвати что-нибудь и нам с Полиной.

С момента выписки из больницы я пристально слежу за каждым шагом жены, но день за днем она ведет себя как обычно. Готовит, прибирается, ездит в магазин, строчит в мастерской — шьет всякие домашние мелочи — полотенца, скатерти, салфетки. Но лучше всего ей удаются текстильные звери — клетчатые зайцы, нелепые полосатые слоны, пухлые лисы в крупный цветочек, длиннохвостые птицы из разноцветных лоскутов… Говорят, их очень любят малыши — в обнимку с любимой игрушкой крепко спят и не капризничают. А престарелые одинокие матроны заказывают вышитые подушки — якобы сны на них яркие, живые, юные — не грезы, а отдохновение души. Мастерская жены — территория, где я бываю редко, но подозрения гонят меня в это царство ниток, тканей, булавок и швейных машин. Лика удивляется, когда субботним днем я оказываюсь в дверях с пакетом круассанов из кондитерской в центре. А я лихорадочно шарю взглядом по полкам, подмечаю каждую деталь, особенно внимательно рассматриваю здоровые портновские ножницы, точно прикидываю, как нежные руки жены хватают их и метким движеньем вонзают в мое заходящееся от ощущения опасности сердце.

«В ночь убийства на небе взошла кроваво-красная луна»,— таинственный хриплый голос пробирает до мурашек, я вздрагиваю и чуть не роняю бумажный пакет.

Лика с еле заметной улыбкой выключает колонки и на мой вопросительный взгляд поясняет:

—Криминальный подкаст. Ты же знаешь мою любовь к детективам.

Мнительный внутренний параноик озирается с повышенной тревожностью.

—С кремом?— спрашивает Лика, кивая на пакет, и откладывает пяльцы с незаконченной вышивкой.

—И шоколадом,— подтверждаю я, подмечая, что дисковой раскройный нож, лежащий среди вороха обрезков, выглядит особенно опасно и подозрительно.

—Пойдем в сад. Я не ем в мастерской. Масло, крошки, ну ты понимаешь,— жена подхватывает с подоконника высокий стакан и графин, в котором плавают дольки лимона и какие-то травы. Прищуриваюсь, пытаясь идентифицировать.

—Мелисса и базилик,— поясняет Лика, устраиваясь прямо на ступеньках выходящего на задний двор крыльца. Садом этот пятачок земли мы начали называть лет десять назад, когда маленькая Полина принялась активно познавать окружающий мир. Кусты миндаля под окном дочь окрестила волшебной рощей, старую раскидистую яблоню, на одной из ветвей которой до сих пор висят веревочные качели, превратила в древо древних знаний, а заросли черной бузины и вовсе стали личным тайным убежищем.

Пока я предаюсь воспоминаниям и раздумываю над потенциальной ядовитостью содержимого графина, Лика наливает целый стакан, с явным удовольствием выпивает половину, разламывает круассан и протягивает мне. Хрустящую выпечку беру без раздумий, а на жидкость с плавающими листьями кошусь с опаской.