Подержанные души - Кристофер Мур Страница 3

– Нельзя однажды перепихнуться с монашкой, а потом всю жизнь ходить по гостям и об этом рассказывать, – сказал Чарли Ашер.

– Ты не то чтоб ходил по гостям, – ответила Одри. Ей исполнилось тридцать пять – бледная и хорошенькая, золотисто-каштановые волосы у нее плескали наискось, и в ней ощущалась такая жилистая сила и наблюдалась такая протяженность конечностей, что хочешь не хочешь, а решишь: она много занимается йогой. Йогой она много и занималась. – Ты вообще из дому не выходишь.

Она любила Чарли, но за тот год, что они провели вместе, он изменился.

Одри сидела на восточном коврике в том, что раньше было столовой громадного викторианского особняка, а теперь стало буддистским центром “Три драгоценности”. Чарли стоял поблизости.

– А я что говорю? Я не могу никуда выходить в таком виде. Мне жизнь нужна, я должен не зря ее жить.

– Ты не зря и прожил. Ты спас мир. Разгромил в битве силы тьмы. Ты победитель.

– Не чувствую я себя победителем. Во мне четырнадцать дюймов росту, а хер мой волочится по земле, когда я хожу.

– Извини, – сказала Одри. – Положение было критическим. – Она поникла головой, подтянула колени к подбородку и закрыла лицо руками. Чарли и впрямь изменился. Когда они только познакомились, он был милым симпатичным вдовцом: этот худой парень носил отличные подержанные костюмы и отчаянно старался сообразить, как ему одному растить шестилетнюю дочь в мире, ставшем вдруг очень странным. Теперь он доставал только до колена, у него была голова крокодила, ноги утки, а носил он пурпурный атласный халат волхва, а под халатом скрывалась десятидюймовая елда.

– Нет, все в порядке, прекрасно, – отозвался Чарли. – Это была очень славная мысль.

– Я думала, тебе понравится, – сказала Одри.

– Да понятно. И ты меня действительно спасла. Я не пытаюсь тут быть неблагодарным. – Он постарался изобразить успокоительную улыбку, но его шестьдесят восемь заостренных зубов и стеклянные черные глаза слегка разбавили утешительное воздействие. Чего-чего, а вот бровей ему очень не хватало – дружелюбно их воздевать. Он потянулся потрепать ее по плечу, но в нее ткнулись когти хищника, какие она даровала ему вместо верхних конечностей, и Одри отдернула руку. – Это очень милый агрегат, – быстро добавил он. – Просто от него… ну, не много толку. В иных обстоятельствах, я уверен, мы оба им бы насладились.

– Я знаю. Чувствую себя скверным джинном.

– Не дразнись, Одри, мне и без того трудно, чтоб еще воображать тебя переодетой в джинна.

Любовью они занимались раз… ну, несколько: ночью перед тем, как он погиб, но после того, как она воскресила его душу в нынешнем теле, которое сама же и построила из запчастей и мясной закуски, они договорились от секса воздерживаться, потому что это будет жуть. И еще потому, что когда у него возникала эрекция, он терял сознание, – но главным образом потому, что это будет жуть.

– Нет, я в том смысле, что у меня такое чувство – ты чего-то пожелал, а я твое желание выполнила, но ты забыл обозначить обстоятельства, и тебя обдурили.

– Когда это мне вообще хотелось такую штуку? – Он показал на свой хер, выпроставшийся из-под халата и плюхнувшийся на коврик.

– Умирая, ты вполне бредил. В смысле, ты не просил такого в явном виде, но ты ж не затыкался про все свои сожаления, а большинство их, похоже, касалось тех женщин, с которыми у тебя не было секса. Вот я и решила…

– Меня отравили. Я умирал.

В канализационной битве под Сан-Франциско с троицей кельтских богинь смерти, похожих на воронов, – их звали Морриган – одна царапнула его ядовитыми когтями, что Чарли со временем и прикончило.

– Ну, я импровизировала, – сказала Одри. – Тогда у меня только что случился секс – впервые за двенадцать лет, – поэтому я, наверное, немножко чересчур подчеркнула мужскую анатомию. Компенсировала с избытком.

– Как с волосами?

– А что не так с моими волосами? – Она поправила боковой взмет на голове, что контуром своим почти соответствовал “Большой волне в Канагаве” Хокусая ^[3] и уместнее смотрелся бы на каком-нибудь подиуме авангардного показа мод в Париже, а не где угодно в Сан-Франциско, особенно же – в буддистском центре.

– С ними все так, – ответил Чарли. И как это его угораздило впутаться в беседу о ее прическе? Он бета-самец, ему инстинктивно известно, что в обсуждении женских причесок невозможно остаться на высоте. С чего б на этом пути ни начал – неизбежно попадешь в капкан. Иногда он думал, что, возможно, при переносе его души вот в это тело он мог пропустить ментальную ступеньку-другую, пусть даже совершилось это за считаные мгновения после его смерти. – Я обожаю твои волосы, – сказал он, держа курс на сохранение мира. – Но ты же сама говорила, что как бы перекомпенсируешь за двенадцать лет в Тибете, когда брилась наголо.

– Возможно, – сказала она. Ей придется это просто отпустить. С одной стороны, буддистская монахиня, гордящаяся тем, как у нее выглядят волосы, и ноющая из-за критики прически, – отчетливый откат в духовном развитии; с другой же – она действительно поймала мужчину, которого любила, в крохотное тело, которое сама же сварганила из разрозненных частей животных и приличного куска ветчины из бедра индейки, а потому ощущала свою ответственность. Дискуссия эта у них завязывалась не впервые, и ей уже было невмоготу выпутываться из нее слабым приемом “Кунг-фу недооцененных – причесок”. Она вздохнула. – Я не знаю, как поместить тебя в подобающее тело, Чарли.