Печать льда - Сергей Малицкий Страница 3

– Солюс с чужого голоса поет, – прищурился Грейн. – Я, кстати, думаю, что огненное дыхание бывает, когда с вечера плеснешь горючки в горло, да за ночь притушить ее не успеешь. А молния гнева, это когда глазом на кулак в латной рукавице наскочишь. А вот насчет бабской руки… Я всегда охотников слушал. Они по краешку смерти не в ратную пору ходят, считай, еженощно. Они с этим самым огненным дыханием на ощупь знакомы, и если говорят, что у Погани есть хозяйка, так я им скорее поверю, чем Солюсу. Ты, я так понял, как и обещался, на перекресток собрался. От того места до самой Погани еще с половину лиги будет. Может, и минует тебя, неклейменого, огненная пакость, только не найдешь ты на перекрестке опекуна. Охотники нынче по кабакам сидят: бушует в последние дни Погань! Даже ночью спалить любого готова, что клейменого, что неклейменого. Зарницы так и вспыхивают у дальних холмов! Говорят, что даже желтые волки стаями, да гады ползучие тьмою немереной в Пущу из Погани откочевывают. Неладное что-то творится на востоке, неладное!.. Я и не припомню похожего. Да и горожане здесь, в слободе, словно звери стали, за косой взгляд в глотку вцепиться готовы! То и дело чей-то пепел по улице несет, а чей – и не всегда разберешь. Так ведь не то страшно, что вцепиться готовы, а то, что зубами щелкают, а не цепляются, будто мертвецы ожившие бродят. Везде все неладно, везде… Будь осторожен, парень! И за стенкой, и до нее. А выпадет тебе спаситель, не за каждого хватайся. В глаза посмотри сначала, прикинь да сообрази. Колечко надеть недолго, снять трудно. Нынче из трех встречных двоих стороной обойти надо, а на третьего меч наставить! И насчет Камрета подумай. Да и какой он наставник, всегда был себе на уме! Зря веришь седому гуляке. Он, конечно, карты ловко раскидывает, говорят, но вот раскинутое всякий раз по-разному толкует.

– Однако сбываются его толкования часто, – нахмурился Рин. – Смотри-ка, берет за предсказания Камрет немало, а число желающих прислушаться к нему не уменьшается. Или просто так, думаешь, ни один трактирщик не разрешает Камрету кости в своих стенах бросать? У него всегда шестерки выпадают! Да и нет у меня выбора. Иначе завтра в полдень дядюшка мой пожалует, под свою руку дом возьмет. Опекун по-всякому нужен.

– Неужто в городе никого не нашлось? – сдвинул брови Грейн. – Ладно, не говори ничего, знаю. Убьет твой дядюшка всякого. Может быть, и не своими руками, а все одно изничтожит. Найдет способ. А не убьет – пакость какую-нибудь измыслит. Наверное, ждет не дождется, когда траур закончится? А за охотника может и вся Каменная слобода встать. С другой стороны, как встанет, так и снова на зад опустится. Ты не обижайся на горожан, парень, не те у них сердца, чтобы против первого богача Айсы и лучшего мечника вставать. Эх, был бы жив твой отец, я бы его лучшим мечником числил! Хотя даже он против Фейра…

– Я уже, значит, в счет не иду? – напряг скулы Рин.

– Молод ты, маленький Олфейн, – поморщился Грейн. – Молод и горяч. Но твой жар против того холода и неистовства в схватке, что Погань клейменым дает, слаб.

– Что же мне теперь, лед глотать? – насупился Рин. – Пробовали, говорят, некоторые, что магией не владели, а другого средства от ран или хворей, кроме магического льда, не находили! Так он без колдовского умения льдом остается, только что не тает. Кишки проморозит, а холода все одно не даст! Сам-то отчего клеймить запястье не стал? Отчего от храмового обета отказался? Ты-то уж по-всякому достоин лучшего жилья и доли, нежели эта халупа!

– Не я один отказался, – пробормотал Грейн. – Ты сам-то деда своего вспомни! Да и не только его. Раньше только стражники клеймились, и то не все, а теперь… Не по нраву мне новые порядки, раньше никого поганым пламенем не насиловали, многим и того огня, что в сердце горит, хватало. Так что выбранной долей не кори меня. Из тех, кто в последние годы смерть принял, никто на смертном ложе поганого огня не избежал, всякий пеплом осыпался, не подарил земле тлена. Но клейменые, говорят, и в посмертии в пламени корчиться продолжают! Не хочу я этого, маленький Олфейн! Не боюсь, а не хочу! Не по нутру мне. И подпорки поганые духу моему не нужны. А если не веришь, так поспрашивай стариков, отставал ли я от клейменых, когда в былые годы скамы на наши стены лезли? А должностей, что ныне только клейменым выпадают, мне и задаром не нужно!

– Прости, мастер, – после паузы прошептал Рин. – Пора мне. Ничего. Если ты от клейменых не отставал, так и я не отстану.

– Отступись! – Старик тяжело поднялся. – Лекарствуй, если Единый тебя великим даром попотчевал. Хватит уж руку над поганым огнем жечь, не даст тебе Погань клейма, хоть тысячу раз ее дыханием Единого покличь! Почему – не знаю, но не даст. Не все клейма и в прошлые годы получали, случалось, что не ловила рука синюшный манжет на запястье. Колдунов некоторых доля сия миновала, умалишенных Погань не принимает, но никого она не обжигала на часовенном камне! Это ж суметь надо: в ледяном пламени ожог получить! Не хочет она тебя и гонит! Или ты не понял все еще? Успокойся! Отступись!

– А дом отца? – возмутился Рин. – Дяде отдать?.. Отец еще до болезни своей сказал, что мне род держать! Мне честь Олфейнов блюсти! Хочешь, чтобы сотни лет славы дома Олфейнов на мне пресеклись? Что ж, теперь весь род в Гниль спустить?.. Или ты думаешь, что я лекарскую стезю позорной считаю? Да я в уборщики уличные пошел бы, если бы это дом Олфейнов сохранило и род в прежнем праве продолжило! Так ведь не дадут мне жрецы ярлыка лекаря без клейма! А дали бы, чем я платить за ярлык стал? Теперь, после того как половина магистров с голоса дяди моего поют, мне не только магистром, но даже стражником не стать! Ты-то не из-за того же из казармы ушел?

– Ярлык лекаря только в городе нужен, – произнес, откинувшись в темноту, старик. – А за городом умение и честь твои. И лекарская честь, которая ничем не мельче любой другой. Чего тебе о магистрате беспокоиться? Тебя в любом поселке приветят! А дома за Дальней заставой в Дорожной слободе не хуже олфейновского. И род твой всегда с тобой будет. Ты теперь и есть твой род. В Гниль не полезешь, и род твой от трясинной пакости убережется. В Погань не пойдешь, род свой без ожогов оставишь. А обо мне не думай, по старости я казарму покинул, по старости…

– Ты учил дядю владеть мечом? – спросил Рин после недолгой заминки.

– Фейра Гальда? – переспросил Грейн. – Родного братца твоей матери, урожденной Амиллы Гальд, что выносила тебя, да на ноги поставила, а потом сгорела в поганом пламени, хоть и неклейменой была?.. Да, было время, когда неклейменые умирали как люди, но, видно, слишком тщательно горожане выскребают гнезда магического льда под своими домами. Ослабла Айса!.. А Фейр… Я не учил его. Он приехал в Айсу двадцать один год назад, за полтора года до твоего рождения. И все, что он умеет, он умел уже тогда. Правда, бешеным стал только после смерти своей сестры… А уж то, что он выглядит немногим старше тебя, значит – порода у него такая. Мне приходилось фехтовать с ним, когда он только появился в городе. – Старик поиграл желваками. – Тогда еще и тебя на свете не было, парень. И мать твоя была просто сестрой своего брата, прибывшего в Айсу из каких-то дальних краев. Я тогда был моложе, рука еще не дрожала, а теперь… – мастер растопырил пальцы перед глазами, – как видишь, время на породу Грейна-мечника действует безжалостней, чем на породу Фейра Гальда…