Ардагаст и братство тьмы - Дмитрий Баринов Страница 28

Большую часть городка занимало святилище. Под зелёными лапами громадной ели стояли полукругом деревянные идолы. Ен, добрый владыка неба, в белом кафтане и белой шапке. Золотая Баба, Мать Мира, одного ребёнка держит на руках, а второго рожает. Сын её Шунда, Солнечный Всадник с мечом-и луком. Угрюмый, с тяжёлой дубиной в руке, Войпель — бог северного ветра. Грозовой Охотник, с луком в руке и орлиной головой поверх шапки, с медвежьими лапами. Две Небесные Лосихи, мать и дочь — в человеческом обличье, лишь головы и копытца оленьи. Не было здесь только Куля и Йомы, злобных хозяев нижнего мира. На кольях вокруг идолов белели черепа — оленьи, медвежьи, бычьи. Разлапистые ветви ели были увешаны отборными шкурками, оружием, серебряными сосудами с далёкого юга.

А от ели почти до внутреннего вала городка простиралось костище. На десятки шагов землю устилал белый пепел, из которого торчали белые же обломки костей — звериных и человеческих. Между ними зеленели бронзовые обереги, блестело золото и серебро, торчало ржавое железо. Здесь приносили жертвы много веков подряд, и здесь же сжигали тела лучших людей племени. Вознестись с жертвенным пламенем из самого святого места прямо к Светлым богам — может ли быть лучшее завершение для достойной жизни? Богам приносили самое ценное — людей и вещи, и ни один пермяк не смел взять ничего с ели или из костища. Не смел даже сам верховный жрец. Его за гадания и моления одаряли отдельно, и немало. За внутренним валом, в детинце, стояло несколько обширных рубленых изб. Там жила большая семья Бурморта — его дети и внуки.

Сам Бурморт стоял, опираясь на резной посох. В белом кафтане, перехваченном красным поясом с оберегами, с длинными белыми волосами и бородой, он напоминал своего бога — старого и доброго к своим творениям Ена. На груди висели два оберега. Один изображал трёхглавую птицу с человеческим лицом на груди. Второй — полуобнажённого человека в замысловатой короне, увенчанной солнечным диском. Серые глаза жреца смотрели на пришельцев спокойно и беззлобно, хотя родичи его настороженно сжимали копья.

— Видишь, Бурморт, я взошёл на твоё земное небо, и даже без бубна, — с вызовом произнёс кузнец.

— И я взошёл, — оскалил зубы Яг-морт. — А я ведь нечисть, моё место там, внизу. Правда, мудрейший?

— Здесь есть место всем, кто добр. Я хотел бы состязаться с вами, но совсем в другом: кто больше доброго сделает для людей своим волшебным искусством. А зла в мире и так много. Или думаете сарматов превзойти в разбоях, а гадюк — в злобе?

— Тебе, жрецу и сыну жреца, легко рассуждать о добре и зле на этой горе, в неприступном городке. Всё нужное пермяки вам несут сюда, оберегают вас всем племенем. У твоего отца даже бактрийских монет хватило, чтобы послать тебя искать мудрости далеко на юг, где голые люди молятся голым богам. — Корт-Айка ткнул пальцем в фигурку коронованного бога. — Словно мало той болтовни про Свет, Тьму и Огненную Правду, что занесли сюда скифские жрецы! Теперь сынка туда же отправил...

— Это — Амон-Ра, которого мы зовём Еном, — спокойно ответил Бурморт. — Там, в Египте, тоже верят: бог Солнца и Света добр и справедлив и вечно борется со злым Апопом, змеем нижнего мира. Жрецы Ра уговаривали меня остаться, и учёные из александрийского Мусея...

— Ты набирался мудрости в Египте, а я там, где закон — лес, а старейшина — медведь! Жизнь — охота, на земле и на небе! Бежит по небу златорогий солнечный олень, бегут Небесные Лосихи, а за ними — Грозовой Охотник. Он — медведь, он — орёл, он — великий лучник. Я не хочу быть дичью, даже златорогой, я — охотник!

— Я тоже охотник! Люблю загнать оленя, ещё лучше — лося, сломать ему шею, перегрызть горло! — хищно блеснул глазами Яг-морт.

— И мы — охотники! — разом проревели Медведичи, и вся шайка подхватила их рёв.

— Вы — звери. Глупые хищные звери. — В голосе жреца была не злоба, а печаль. — Самые умные из вас не понимают: познавать мир лучше, чем его завоёвывать... Что ж, я готов к испытанию.

Быстро срубили небольшую избу с двумя дверями, поставили её на костище, заполнили хворостом, соломой, оставив проход. Корт-Айка указал на фигурку Амона:

— Сними с себя чужеземный оберег. Или не можешь победить меня без чужих чар? Тогда сильнейший колдун в лесах — я.

— А ты разве не носишь бактрийский амулет Заххака, царя-дракона?

— Гляди: его на мне нет.

Духовный взор Бурморта проник под кольчугу и кожаную рубаху кузнеца, но не обнаружил там оберега. Помедлив, жрец снял фигурку, надел шапку, увенчанную деревянной головой лося. Его соперник отстегнул меч, надел шапку с головой орла. Глаза Железного Старика смотрели гордо и хищно. Бурморт окинул взглядом своих родичей. Жаль, нет младшего сына, лучшего ученика — Вэрморта. Да, послал его на юг, к лучшему из солнечных магов, Аполлонию из Тианы. А старшие сыновья умерли, и не своей смертью. Сумеет ли Джак, старший зять, уследить за негодяями — Яг-мортом и чёрными шаманами, чтобы не вмешались в поединок? Старый жрец перевёл взгляд на могучую фигуру кузнеца. На что только тратит тот свои силы! Будто невзначай Бурморт произнёс:

— Был некогда Йиркап, великий охотник. Самую быструю дичь догонял на волшебных лыжах. Тридцать оленей добыл, погнался за тридцать первым — дивным, златорогим. А то была ведьма-оборотница. Заманила Йиркапа на тонкий лёд. Одна нога его провалилась под лёд, другую чудесная лыжа вперёд понесла. Так погиб лучший охотник среди коми.

Корт-Айка гордо тряхнул седыми волосами:

— Он был только человек... Я — орёл, я — медведь, я — могучий шаман! Я добуду златорогого оленя, дивного лося — власть над душами лесного народа!

Жрец, с сожалением вздохнув, взмахнул рукой. Джак и Яг-морт зажгли факелы, бросили их внутрь избы. Затрещал хворост, повалил дым. Разом загудели бубны в руках двух сильнейших чародеев. Приплясывая, двинулись вокруг костища Бурморт и Корт-Айка. Один призывал на помощь светлый, добрый огонь Ена и Шунды, другой — злое, буйное пламя молнии и Чёрного Солнца. На груди кузнеца зловеще колыхался бронзовый двуглавый ящер. Две головы смотрели в разные стороны, и в зубах у одной было Солнце. Ящер вечером проглатывает светило, а утром выпускает из другой пасти. И пока Солнце во чреве Владыки Глубин, оно — Чёрное Солнце. Куль, бог зла, стоит на спине ящера, но Ящер, он же Змей Глубин, старше его, старше всех богов, добрых и злых.

А пламя всё сильнее охватывает избушку, пышет из дверей, пробивается сквозь крышу. Оба чародея остановились у входа, отбросили бубны. Огромная лапа кузнеца крепко охватила тонкое запястье старого жреца. Так, рука об руку, они и шагнули в огонь. Джак настороженно следил духовным зрением за тремя оставшимися колдунами. Вроде не чаруют... Не только он, но и сам Бурморт не обратил внимания на сороку, запрятавшуюся среди густых лап священной ели. Не заметили они и стоявшую за валом старуху — крючконосую, с длинными седыми космами. Трудно смертным увидеть ведьму, если она сама того не хочет. Ещё труднее — богиню. А сорока уже взяла в клюв цепочку с амулетом из чёрной меди — фигуркой царя в венце, с двумя змеями, выраставшими из плеч.