Сказки Круговерти. Право уйти - Татьяна Устименко Страница 28

Усталые кони медленно топали по мягкой серой пыли, оставляя за собой цепочки следов. Потники под седлами напитались влагой настолько, что с них вот-вот должно было закапать. Животные, утомленные долгим галопом и постоянными понуканиями, все чаше всхрапывали, мотая головами и пытаясь отогнать настырных насекомых. Людям в седлах приходилось не легче. Разлившаяся в воздухе липкая жара изнуряла и давила на грудь. Но барон Тарница упрямо гнал отряд вперед.

– Господин, – не выдержал один из всадников, – необходимо остановиться: лошади больше не могут идти дальше. Еще немного, и мы загоним их окончательно.

Йожеф исподлобья взглянул него, собираясь поставить наглеца на место, но тут вмешался доселе молчавший Гадес. Он по-прежнему, несмотря на жару, кутался в плащ чуть ли не до носа, а тень от сильно надвинутого капюшона почти полностью скрывала лицо, из-за чего казалось, будто с отрядом путешествует Моровник – призрак смерти.

– Festina lente [9], мой друг, festina lente. Спешкой вы ничего не добьетесь, лишь уморите коней, о чем вам имел честь сообщить ваш соратник. Да и люди долго не выдержат в таком темпе. Вы же не хотите к концу дня получить из бравых воинов десяток мокрых куриц, жалующихся на недомогание и головную боль от перегрева и усталости?

– Мы и так отстаем. Я не знаю, насколько эти негодники успели нас опередить! – яростно огрызнулся барон.

– Этот повод не стоит беспокойства. Мы застанем их в Ништяве, что бы ни случилось. А сейчас я все же рекомендовал бы вам устроить привал для людей и животных. Чуть выше по дороге есть неплохое местечко Асов курган. Там не жарко и можно передохнуть, – махнул рукой Гадес.

– С ума сошли?! – Тарница побелел от ярости. – Вы предлагаете мне остановиться на погосте, о котором уже не первый век идет дурная слава?!

– Это всего лишь сказки, друг мой Йожеф. Поверьте, там нет ничего, кроме истертых временем камней. Та сила, которая некогда хранила это место от излишне любопытных смертных, уже давно ушла на покой.

После секундного раздумья Тарница все же дал знак своим людям следовать за Гадесом.

От дороги в сторону Асова кургана уводила едва заметная, поросшая травой тропа. Верхушку холма помимо разбросанных в беспорядке серых обветренных глыб венчала тройка деревьев. Толстая старая липа смешивала свою листву с наклонившейся плакучей ивой, и чуть особняком росла ель, простиравшая свои колючие лапы над лиственными товарками. Насколько помнилось барону, подобное соседство всегда считалось более чем странным. Кто и когда посадил вместе эти три совершенно разных дерева, неизвестно. Но все они выглядели очень старыми, а покрытая наростами ива и вовсе напоминала сгорбленную старую каргу.

Отряд расположился в тени кургана. Люди немедля расседлали лошадей, избавляя животных от лишней тяжести. Гадес, убрав траву вокруг плоского круглого камня, с натугой отвалил его в сторону. Блеснула вода.

– Здесь колодец, – обернулся он к барону. – Ваши люди могут напоить лошадей. И пусть позаботятся о моем жеребце.

– А вы куда же?..

– А я намерен совершить небольшую прогулку наверх, – усмехнулся он, – уважить старые кости почивших в мире…

Обходя курган посолонь, Гадес наконец-то обнаружил то, что искал, – неширокие ступени из серого камня, уводившие наверх. За многие десятилетия камни поросли мхом и лишайником, на стыках пробилась трава, и лестница почти слилась со склоном.

Площадка наверху находилась не в лучшем состоянии. Сколько же лет он сюда не приезжал? Очень-очень долго… Последние цветы уже успели рассыпаться прахом, не оставив и следа. Кем были в иной жизни те липа и ель, сгинувшие столетия назад? Этого Гадес не ведал. А вот ива… Иву он помнил. Гадес любовно провел ладонью по шершавому, покрытому наростами стволу.

Становление Границы… Падение Границы… Войны, войны и кровь… А ведь он говорил, он кричал, он обвинял… Знал… И вот это грядет вновь. Прошлое ничему не учит. Но только не его. Он заставит этот мир встряхнуться от оцепенения, пусть через ложь, пусть через кровь. Третьей битвы не состоится! Он не хотел платить вновь ту страшную цену, что когда-то.

«…Мальчишка будет найден, а старший сын барона – исцелен… – Гадес криво усмехнулся. – Стихии вновь начнут созидать. Он заставит их это сделать, и Смерть ему не помеха…»

Длинные тонкие ветви чуть шевельнулись, узкие стрельчатые листья нежно коснулись его щеки…

«Ильмар… Ильмар…» – шептали они, шелестя на ветру. Хранитель времени вздрогнул, не в силах избавиться от наваждения. И ему казалось, что это не ветер, а любимый голос шепчет давно забытое имя. Его имя…

Ильмар, так звали его когда-то… Нет, не его, а молодого часового мастера, в чью лавку однажды постучалась рыжая растрепанная девчонка и попросила отремонтировать сложный и странный часовой механизм. А в благодарность наделила дивным даром – собирать застывшее время. Но она же и отобрала его, когда он оказался нужнее всего. И впервые Часовщику не хватило времени. И его душа раскололась на сотни мелких острых осколков, и он проклял тот день, когда в его лавку впервые вошла рыжая Смерть. Имя свое он похоронил вместе со своей любовью. Ильмара Айна больше не существовало… Вместо него появился Гадес, угрюмый Часовщик, стремящийся завладеть тем, что не подвластно даже Смерти. Завладеть вечностью!

«Ильмар… Ильмар… – продолжали заботливо шелестеть гибкие ветви, и неизбывная грусть слышалась в этом шелесте, – …опомнись… остановись…»

Гадес нехотя отстранился от дерева – пора спускаться вниз, здесь он терял счет подвластного ему времени, и оно таяло дымом на ветру, оставляя после себя лишь горьковатый привкус пепла.

* * *

К вечеру жара слегка отступила, в воздухе повеяло свежестью. Появилась надежда, что в ближайшие дни солнце перестанет столь неистово поливать землю своим теплом и уступит место наполненным влагой тучам. Все чаще стали попадаться признаки близкого жилья, а в один из них пешая компания почти уперлась носом. Ништява встретила вечерних путников одиноко стоявшими посреди дороги воротами, петухом и старым кобелем, дремавшим в пыли подле тесовых воротных столбов.

Заметив приближающихся людей, петух, восседавший на козырьке ворот, распушил перья и, свесив набок мясистый ярко-алый гребешок, пытливо поинтересовался: