Приключения Тома Бомбадила и другие истории - Джон Рональд Руэл Толкин Страница 28

Птицы вили гнезда в кроне Дерева. И что это были за птицы! Как они пели! Ниггль слышал их влюбленное воркование, видел, как они вили гнезда, ставили птенцов на крыло и с пением летели в Лес — и все это можно было видеть одновременно. Ибо теперь Ниггль заметил, что и Лес был тут: он огибал Дерево с обеих сторон, и стволы уходили вдаль. На горизонте светились вершины Гор.

Настала минута — и Ниггль шагнул в сторону Леса. Нет! Ему не наскучило его Дерево. Просто теперь он вобрал его в себя целиком, и уже не разлучался с ним, и все знал о нем, и чувствовал его рост, где бы ни был, даже не глядя на него... И вот, удаляясь от Дерева, Ниггль открыл для себя удивительную вещь. Этот Лес был Дальним Лесом, но Ниггль мог подойти совсем близко к опушке, даже углубиться в чащу — а Лес все оставался дальним и не становился Близким. Чары не рассеивались. Раньше Ниггль, проникая в далекое, всегда портил его своим присутствием и превращал в близкое, но теперь все изменилось. И в этом был особый смысл. В дорогу тянуло сильнее — можно было идти и листать за далью даль, удваивая, утраивая, учетверяя расстояние, — и волшебство становилось вдвое, втрое могущественнее. И не было конца этому пути, хотя вся эта страна целиком помещалась в крошечном садике,— сказать ли «на картине»? Можно было идти и идти, — но, наверное, был где-то все же и предел. Ведь на заднем плане маячили Горы, и Горы приближались. Казалось, они не принадлежат Картине, а служат переходом к чему-то иному. Сквозь стволы брезжило нечто иное. Новая ступень. Другая Картина...

...Ниггль шагал вперед, но его вело не просто любопытство. Он примечал и запоминал все, что встречал на пути. Дерево было окончено, хотя с ним и не было «покончено навсегда». «Все, все то же самое, только не такое, как раньше»,— думал он про себя. Но в Лесу еще оставалось столько недоделанных, недовоображенных мест! Не требовалось, правда, ничего ломать и придумывать заново — все соответствовало главному замыслу, оставалось только довести труд до какой-то наивысшей точки, до совершенства. И куда бы Ниггль ни являлся, он сразу видел, что и как надо делать.

Усевшись под одним из очень красивых дальних деревьев (оно было очень похоже на Большое, но имело свое собственное лицо, особенно если над ним еще немного поработать), он углубился в размышления. Откуда начать? Чем закончить? Сколько потребуется времени? Но план никак не складывался. Наконец Ниггль догадался, в чем загвоздка.

«Ну разумеется! — воскликнул он. — Куда же я без Пэриша? Тут ведь земля, деревья, злаки! А в этих делах главный не я, а он. Может, я хочу заиметь себе весь этот край в частное владение? Ну уж нет: мне нужны совет и помощь. И хорошо бы поскорее».

Ниггль поспешил к месту, откуда собирался начать работу, по пути остановился скинуть куртку — и вдруг различил внизу, в укромной ложбинке, какого-то человека. Вся его фигура выражала крайнее недоумение. Человек опирался на лопату, но явно не понимал, что ему делать.

«Пэриш!» — позвал Ниггль.

Тот поспешил к нему с лопатой на плече. Стало заметно, что он все еще чуть-чуть прихрамывает. Говорить они ни о чем не стали, только кивнули друг другу, как в былые времена, разминувшись на огороде; но теперь они взялись за руки и пошли вместе. Не произнеся ни слова, они в точности во всем согласились и определили место, где построить дом и разбить сад: им почему-то показалось, что сделать это нужно непременно.

Ниггль теперь владел своим временем лучше, чем Пэриш, и работа у него спорилась ладнее. Чудно: Ниггль с головой ушел в строительство и не уставая возился с садом, а Пэриш больше полюбил блуждать по окрестностям и разглядывать деревья. Но сильнее всего его влекло к себе Большое Дерево.

Как-то раз Ниггль высаживал изгородь, а Пэриш лежал неподалеку в траве, погруженный в созерцание изысканного крошечного цветка, — когда-то Ниггль на такие не поскупился, и теперь они желтели на зеленом дерне, между корнями Дерева, в превеликом множестве. Внезапно Пэриш поднял глаза от цветка. Его лицо блестело в лучах солнца, он улыбался.

«Это все просто замечательно! — молвил он. — Мне бы ни за что не попасть сюда, если бы не ты. Спасибо тебе! Замолвил за меня словечко!»

«Чепуха,— возразил Ниггль.— Не помню, что я там такого сказал, но и без того ясно, что мои слова не могли ничего решить».

«Нет, твои слова значили кое-что, — не согласился Пэриш. — Мне из-за них намного сократили лечение. Тот... Второй. Ну, ты знаешь. Это он меня сюда послал. Говорил, ты обо мне справлялся. По всему выходит, что я тебе обязан».

«Не мне ты обязан, а Второму Голосу,— был ответ Ниггля.— И ты, и я. Мы оба».

Вот так они и зажили, трудясь бок о бок, а долго ли это продолжалось — точно сказать не могу. Поначалу — что греха таить — согласие в них царило далеко не всегда, особенно когда они уставали. А на первых порах это еще случалось. Но тут на помощь приходил освежающий напиток — оказалось, что Пэриша тоже им снабдили. На обеих бутылках красовались одинаковые надписи: «Принимать по две-три капли перед отдыхом, запивая водой из Источника».

Источник отыскался в самом сердце Леса, и Ниггль припомнил: да, действительно, как-то раз он мимоходом вообразил его, хотя нарисовать не успел. Теперь Ниггль заметил, что от этого ключа питалось и поблескивавшее вдали озеро, и все, что росло в округе. Освежающее средство делало воду Источника горьковатой и вяжущей, зато в тело возвращалась бодрость, а мысли прояснялись. Выпив целебного снадобья, друзья поодиночке отдыхали, а потом вновь поднимались — и работа спорилась лучше прежнего. В такие часы Ниггль выдумывал восхитительные новые цветы и разные новые растения, а Пэриш с первого взгляда догадывался, где они будут лучше себя чувствовать и в чем у них нужда. Но еще не иссяк напиток, а надобность в нем уже отпала, и Пэриш тогда же окончательно избавился от хромоты.

Видя, что работа близка к завершению, Ниггль и Пэриш стали позволять себе прогулки подлиннее. Они шли и разглядывали цветы и деревья, блики и тени, холмы и долины; иногда вместе пели. И Ниггль заметил в себе перемену. Он все чаще устремлял взор в Горы.

Наконец домик в долине, лес, озеро, поле, деревья и сад были почти закончены; все стало таким, каким и должно было быть. Большое Дерево стояло в цвету.

«Сегодня вечером, — сказал Пэриш однажды, — мы поставим точку. А потом нас ожидает по-настоящему долгая прогулка».

Наутро они пустились в путь и шли так долго, что, преодолев все дали, добрались до Самого Края. Разумеется, никаких видимых признаков того, что это именно Самый Край, не было: ни черты, ни рва, ни плетня, но это был действительно Самый Край, и нельзя было этого не почувствовать. Здесь их страна кончалась. Они приметили человека, одетого как пастух; он шел им навстречу, спускаясь с зеленых предгорий.

«Нужен ли вам проводник? — спросил он, приблизившись.— Вы хотите идти дальше?»

Тут между Пэришем и Нигглем пробежала тень. Ибо Ниггль твердо знал: он хочет идти дальше. Более того, он чувствовал — от него в каком-то смысле ждут, чтобы он пошел за пастухом. Но Пэриш дальше идти не хотел, да и не был еще готов к этому.