Товарищ Гитлер. Повесить Черчилля! - Герман Романов Страница 28

Веселенькая ночь получается!

Стоявший наготове камердинер тут же бросился к нему со своей помощью, в четыре руки Родионов стремительно облачился в мышиную униформу, задав на ходу несколько вопросов:

— Откуда взялись линкоры? Их же там не было! Или через Шотландию перевели?! Но мы же установили всех, они были под контролем!

— Один линкор имеет четыре башни, другой три…

— Три?! Это не ошибка? А то в темноте наши солдаты могли и перепутать, особенно если над головою 15-дюймовые снаряды пролетают!

— Нет, мой фюрер! Моряки уже сообщили, что в пролив вошли линкор «Худ» и линейный крейсер «Ринаун», с ними идет одно «графство» и примерно семь или восемь эсминцев.

— А, задницы в ракушках! Очухались! Кто сообщил?

— С броненосца «Шлезиен», еще до того как он затонул, мой фюрер. И с «Одина», бывшего норвежского броненосца, — их тоже расстреляли.

— Хорошенькие дела! Погибли два наших корабля, пусть старых, даже ветхих, а я ничего не знаю?! Вызовите Манштейна, незачем спать, раз тут такое побоище началось!

— Генерал и послал меня к вам. А сам говорил в это время по прямому проводу с Шербуром. Он еще не ложился спать в эту ночь.

— Выгораживаете вы его, Шмундт. Ну, и правильно, у него и так служба нервная, как и у вас!

Родионов усмехнулся, вспышка ярости, ожидаемая ввиду непоседливости внутреннего «визави», так и не состоялась. А это было хорошо — после таких гневных приступов и вспышек Андрей чувствовал себя крайне прескверно, будто бы на него самого орали и топали ногами.

— Разрешите, мой фюрер?

— А, это вы, фон Путткамер. Как раз и нужны. Что там происходит?! Вы можете внятно доложить?!

— Да, мой фюрер! Я только что говорил по телефону с начальником штаба кригсмарине. В Ла-Манш вошло соединение «Н» адмирала Соммервилла. Наши «кондоры» прошляпили, другого слова тут просто не применить, бросок его быстроходных кораблей, и они в темноте, миновав минные заграждения, ворвались в пролив. — От лица морского адъютанта можно было прикуривать, настолько оно раскраснелось от еле сдерживаемого гнева.

— Так, значит, — с угрозой в голосе прошипел Андрей, крылья его носа раздувались от ярости, как капюшон кобры.

Крайний был найден, и им оказались люфтваффе, прозевавшие стремительный бросок линейных крейсеров. Ведь «Худ» — это усиленный «Рипалс» с дополнительной башней и более толстой броней.

Ютландский бой показал, насколько тонка «шкура» линейных крейсеров, придумки адмирала Фишера, так называемых его «кошек» — «Лайона» и «Тайгера».

И если «Рипалс» имел 6-дюймовую броню, кое-где усиленную до девяти, то «Худ» бронировался намного крепче, мало в чем уступая иному линкору.

— Фельдмаршал Геринг знает?

— Так точно, мой фюрер!

— Угу, — только и сказал Андрей, иссякнув запалом.

Крайнего, конечно, найдут, и быстро. Им окажется какой-нибудь генерал или полковник, что не обеспечил плотный полет «кондоров» дальней морской разведки.

А собственно, за прорыв искать никого не придется, ибо он изначально имеется — командующий 3-м воздушным флотом отвечает именно за это направление.

Ну а там пойдет по нисходящей. Живо выяснят, кто и где расслабился, предчувствуя скорую победу на острове.

— Разрешите, мой фюрер…

— Я ожидаю вас, Манштейн. Надеюсь, что не все так скверно, как мне сообщили уже адъютанты?!

— Могло быть и хуже, мой фюрер. Но если и в следующую ночь англичане пройдут по проливу так же, то вся наша армия, высадившаяся на острове, будет обречена. Воздушным путем ее снабжение в полном объеме провести будет невозможно.

— Умеете вы обрадовать меня, мой дорогой Манштейн. Эрих, я просто поражаюсь чувству вашего искрометного оптимизма!

— Вы шутите, мой фюрер? — Тонкие губы генерала расползлись в подобие улыбки. — Но мы этой ночью потеряли на западном участке примерно треть плавсредств, которые были в море. Это приблизительная оценка, и без восточного участка, где бой продолжается…

— Да? — искренне удивился Андрей. — Там продолжается ночной бой?! Почему?

— В Па-де-Кале на помощь Соммервиллу подошел из устья Темзы Хамберский отряд крейсеров, с ходу прорвав наше восточное заграждение. Данные о потерях еще не поступали, но думаю, что они у нас там намного больше, чем на западном участке. И это по самому оптимистическому подсчету, мой фюрер!

— Час от часу не легче!

Андрей натурально схватился за голову. Стоило так тщательно готовить операцию, учитывать все детали, бросить в бой массу войск и средств, чтобы все усилия целой страны перечеркнуло разгильдяйство, и, может быть, всего одного человека.

— И что вы намерены предпринять, генерал?

— Уже предпринял, мой фюрер, и отдал распоряжения от вашего имени, не желая терять ни минуты времени…

Фолкстоун

— Купание не в моем возрасте, Венк! Тьфу! А говорили, что по проливу можно плыть спокойно! Тьфу!

Гудериан выплюнул соленую воду, продираясь к берегу. Ноги твердо чувствовали дно, но волны время от времени захлестывали генерала с головою. Отвратительное состояние!

— Так то днем, майн герр! А ночью тут черт знает что творится!

Адъютант заботливо поддержал командующего панцерваффе под локоть — он предпочел скорее бы сам утонуть, чем допустить гибель своего командующего. Но еще три десятка шагов — и они доберутся до спасительной сухой тверди.

— Лучше самому с «матильдами» сразиться, чем еще раз испытать такой ужас!

Генерал оживленно разговаривал и жестикулировал, как бывает с людьми после перенесенного жесточайшего стресса.

А час назад был далеко не стресс, а оживший ночной ужас, смертельный кошмар, когда огромная махина английского линкора, заслонившая, как ему показалось, половину неба, тускло освещенного печальной луною, внезапно опоясалась огнем, будто разверзлось жерло вулкана.

Им невероятно повезло, что танково-десантная баржа шла в авангарде, успела выскочить из зоны поражения орудий и укрылась в темноте.

Море, оставшееся у них за спиной, неожиданно взорвалось огромными столбами воды, чудовищным грохотом и дикими криками насмерть избиваемых людей, которые ничто не могло заглушить.

Генерал, несмотря на то что прошел несколько войн и видел немало смертей, испытал приступ животного страха от унизительного чувства собственной беспомощности.

Да, ему повезло проскочить, но тысячи танкистов из 1-й панцер-дивизии со своими боевыми машинами были принесены на заклание кровожадным морским богам.

Он хотел плакать, видя, что нет никакого спасения, и даже начал молиться, хотя делал это крайне редко.