Горменгаст - Мервин Пик Страница 27

– Какие перспективы открываются перед нами! Сколько тебе лет, Ирма?

– Ты и сам способен назвать их число, Альфред.

– Не без предварительных размышлений, – откликнулся Доктор. – Ну да ладно. Важно, на сколько ты выглядишь. Видит бог, женщина ты опрятная. Уже хорошо. Я просто пытаюсь поставить себя на твое место. Это требует усилий – ха-ха – не получается, и все тут.

– Альфред.

– Любовь моя?

– Как ты считаешь, какое число гостей было бы идеальным?

– При правильном их выборе, Ирма, я бы сказал – двенадцать.

– Нет, Альфред, нет, это же прием! Прием! Настоящие события происходят на приемах – не на дружеских вечеринках. Я читала об этом в книгах. По меньшей мере, двадцать – чтобы создать многообещающую атмосферу.

– Хорошо, дорогая. Очень хорошо. Не то чтобы мы стали приглашать и заплесневелое, одышливое животное с обломанными рогами лишь потому, что оно стоит в списке двадцатым, между тем как остальные девятнадцать – более чем пригодные для жениховства олени в самом соку. Но давай-ка вникнем в этот вопрос поосновательнее. Скажем, для простоты рассуждения, что мы понизили число вероятных претендентов до пятнадцати. Так вот, вряд ли мы можем надеяться, Ирма, любезная моя со-стратегиня, что среди этих пятнадцати отыщется более шести приемлемых для тебя мужей. Нет-нет, не надо морщиться – постараемся, как оно ни горько, быть честными. Это очень тонкое дело, поскольку вовсе не обязательно, что каждому из шести твоих вероятных избранников непременно захочется разделить остаток своей жизни с тобой, – о нет. Таковое желание может посетить совершенно других шестерых, тебе ни в малой мере не симпатичных. А за и над этими взаимозаменяемыми персонами нам надлежит создать нечто вроде подвижного фона из тех, кого ты, в чем я не сомневаюсь, отпихнула бы своими элегантно раздвоенными копытцами, если б они позволили себе хоть намек на заигрывание. С возмущением, Ирма, с возмущением, я совершенно в этом уверен. И тем не менее, они тоже пригодятся, поскольку нам необходимы тылы. Именно они придадут нашему приему потребную пышность, создадут многообещающую атмосферу.

– Альфред, а тебе не кажется, что нам следует назвать его soirée? [4]

– Насколько мне известно, законом сие не возбраняется, – ответил Прюнскваллор – с некоторым раздражением, быть может, поскольку сестра его явно не слушала. – Впрочем, Профессора, какими я их помню, – навряд ли та публика, что вяжется с подобным словом. И кстати, из кого состоит ныне их штат? Прошло немало времени с тех пор, как я в последний раз видел развевающуюся мантию.

– Я знаю как ты циничен, Альфред, но я хочу, чтобы ты осознал – таков мой выбор. Мне всегда хотелось иметь рядом с собой человека ученого. Я относилась бы к нему с пониманием. Я руководила бы им. Я защищала бы его и штопала ему носки.

– И никогда еще более мастеровитая штопальщица не укрывала ахиллово сухожилие мотком двойной пряжи!

– Альфред!

– Прости, принадлежность моя. Клянусь всей и всяческой непредвиденностью, твоя идея начинает мне нравиться. Со своей стороны, Ирма, я позабочусь о винах и ликерах, о бочонках и пуншевых чашах. Ты же возьмешь на себя съестные припасы, приглашения, муштру прислуги – нашей прислуги, а не этих ученых светил. А теперь, дорогая моя, – когда? Вот в чем вопрос – когда?

– Мое вечернее платье с тысячью рюшей и корсажем, покрытым выписанными от руки попугаями, будет готово через десять дней, так что…

– Попугаями?! – в испуге вскричал Доктор.

– Почему бы и нет? – резко отозвалась Ирма.

– Но… – Доктор пребывал в нерешительности, – и сколько их там?

– Господи, Альфред, какая тебе разница? Это красивые, яркие птицы.

– Да, но идут ли они к рюшам, сладкая ты моя? На мой взгляд, – раз уж тебе не терпится украсить корсаж, как ты его называешь, выписанными от руки существами, – разумно было бы выбрать существ, способных обратить помыслы Профессуры к твоей женственности, желанности, – существ, не столь агрессивных, как попугаи… Пойми меня правильно, Ирма, я всего лишь…

– Альфред! – голос сестры, заставил Доктора вжаться в спинку кресла.

– Я полагаю, что разбираюсь в этом лучше тебя, – с тяжеловесным сарказмом сказала Ирма. – Мне почему-то кажется, что, когда дело касается попугаев, ты можешь оставить его мне.

– Всегда готов, – ответил ей брат.

– Так хватит нам десяти дней, Альфред? – спросила она и поднялась из кресла, и, длинными бледными пальцами разглаживая пронизанные проседью волосы, приблизилась к брату. Выражение лица ее смягчилось. К ужасу Доктора, она присела на подлокотник его кресла.

Тут Ирму вдруг охватил шаловливый порыв, и она откинула голову так, что чрезмерно длинная, хоть и жемчужно-белая шея ее натянулась, изогнувшись назад, а шиньон бесцеремонно хлопнул ее между лопаток, словно желая избавить от кашля. И как только она убедилась, что это не братнины шуточки, исступленно-игривое выражение вновь воцарилось на перепудренном лице Ирмы, а ладони хлопнули у груди одна о другую.

Прюнскваллор, устрашенный еще одной неожиданно обнаружившейся гранью ее характера, глянул на нее снизу вверх и увидел, что один из коренных зубов сестры нуждается в пломбе, но счел, что сейчас не время упоминать об этом.

– Ах Альфред! Альфред! – воскликнула Ирма. – Я ведь женщина, разве не так?

Руки ее, вцепляясь одна в другую, дрожали.

– Я им еще покажу! – внезапно взвизгнула она, уже не способная владеть голосом. Затем, с видимым усилием подавив возбуждение, Ирма перевела взгляд на брата и улыбнулась ему с жеманством, которое было похуже всякого визга.

– Завтра я разошлю приглашения, Альфред, – прошептала она.