Клинок инквизиции - Диана Удовиченко Страница 27

Удивившись, с чего бабке пришла фантазия заниматься кухонными заготовками среди ночи, Настя спустилась ниже. Остановилась на середине лестницы, окликнула:

– Тетушка!

Та обернулась – резко, гибким движением, словно молодая. На короткое мгновение ее лицо перекосила гримаса злобы, которая тут же перетекла в добродушную улыбку:

– Деточка? Ты почему не спишь?

– Я ухожу, тетушка. Открой мне дверь.

Старуха отбросила топор:

– Тебе некуда идти, Одильхен. Я нужна тебе, а ты нужна мне. Ступай в свою комнату, деточка… Ступай…

Тетка поднялась на одну ступеньку, на другую… В выражении ее лица было что-то такое, от чего Насте захотелось бежать из подвала со всех ног.

– Ты моя, Одильхен, – говорила старуха. – Еще ступенька… – Моя наследница. – Ступенька…

– Мне не нужны твои деньги.

Тетушка Гретель мелко рассмеялась:

– Деньги? Что ты, милая, я говорю о силе. – Ступенька… – Я должна передать свою силу.

На лице старухи снова проступила черная паутина, и это уже не было ни игрой Настиного воображения, ни тенью от света факела. Глаза тетушки словно наполнились кровью, рот хищно оскалился:

– Ты будешь его невестой, Одильхен. Он грядет, он зовет нас, неужели не чувствуешь, девочка?

Похоже, тут намечается что-то покруче обычного брака, сообразила Настя. Она все же отступила – так жуток был вид старухи. Бросила взгляд за спину тетушки и увидела то, что заставило отнестись к ситуации всерьез: в леднике лежало полурасчлененное тело. Судя по всему, это были останки Хильды. Рядом были аккуратно пристроены три жалко скрюченных младенческих трупика. Поймав ее взгляд, старуха улыбнулась:

– На мясо смотришь, деточка? Вот они, мои молочные поросятки. Сегодня ты причастилась человечиной. Понравилось?

К горлу подступила тошнота. Не время, одернула себя Настя. Она лихорадочно соображала, что делать с чокнутой бабкой. Выскочить, захлопнуть дверь, подпереть чем-нибудь, потом бежать через окно. Витраж будет трудно вышибить, но уж она постарается. Настя попятилась, отчаянно надеясь, что не поскользнется на ступенях.

– Не убегай, Одильхен, милая. Раз уж ты все узнала и увидела раньше времени, сейчас я передам тебе силу…

Ступенька…

С неожиданной быстротой тетка взлетела по лестнице, схватила Настю за руку:

– Стой, дитя, тетушка тебя поцелует…

Она была невероятно сильна: вцепилась в плечи Насти, прижалась, дохнула в лицо запахом гнили:

– Один поцелуйчик, и ты…

Настя молча двинула ее в солнечное сплетение, старуха даже не пошатнулась, только уставилась в глаза безумным взглядом. Сморщенное, покрытое черной сеткой лицо перекосилось от злобы:

– Твои глаза… Ты не Одильхен! Кто ты?

– Пресвятая Богородица, – издевательски ответила Настя, выдираясь из цепких лап.

Тетка взвыла, мощным рывком потянула девушку на себя. Не удержалась на лестнице – обе клубком скатились вниз, прямо к леднику с трупами. Старуха так и не выпустила Настю, прижала коленом грудь, схватила за шею, сдавила. Перед глазами все поплыло, подступило удушье. Девушка беспорядочно шарила руками по полу. Ладонь наткнулась на что-то твердое. Топор. Настя схватила его и из последних сил опустила на голову тетушки Гретель.

Старуха закряхтела, разжала пальцы, медленно повалилась на бок. Настя, кашляя и хватая ртом воздух, поднялась. Тетушка мелко подергивалась, сучила тощими ногами, под головой расплывалась лужа крови, в которой, словно капли жира в супе, виднелись кусочки мозга. Вздрогнув в последний раз, она застыла. Настя обвела взглядом мертвую бабку, трупы в леднике, упала на колени, захлебнулась в приступе рвоты. Ее выворачивало долго и мучительно, до желчи: воспоминание о вчерашнем ужине вызывало все новые спазмы. Наконец желудок опустел, Настя встала, пошатываясь, утерла слезы, подошла к телу тетушки Гретель, сняла с ее пояса связку ключей.

Первым побуждением было выскочить из дома и бежать как можно дальше. Некуда торопиться, одернула себя Настя. Вряд ли кто-нибудь явится сюда посреди ночи. Нужно как следует собраться в дорогу.

Она отыскала свечу, зажгла ее, включила память Одиллии и пошла по комнатам. В своей спальне, в большой резной шкатулке, тетушка хранила запас денег. Настя выгребла солидную кучку золотых и серебряных монет, увязала их в платок, сунула в бархатный мешочек, найденный тут же в шкафу. Порылась в нарядах старухи, выбрала самый теплый, подбитый мехом плащ.

В кухню за едой спускаться не стала: кто знает, что там творила сумасшедшая бабка. Если хватило ума готовить жаркое из человеческого мяса, может, она муку из костей в хлеб добавляла.

Собравшись, Настя присела на край кровати и задумалась. Куда идти? Деньги у нее теперь есть, будет легче. Но это Средневековье, молодая девушка, путешествующая одна, вызовет как минимум подозрение.

Скорее всего, у нее будет хорошая временная фора, чтобы убраться из города: тетушка живет отшельницей, ее хватятся не скоро. В подвале холодно, труп разлагаться не начнет, вполне возможно, что еще и мумифицироваться успеет. Однако полагаться на это не следует: вдруг родственники все же иногда навещают старушку?

К тому же – Настя не хотела в этом сознаваться даже себе – она испытывала страх, находясь в этом доме. Все время казалось, что сейчас раздастся скрип двери и на пороге из темноты появится тетушка Гретель, черная, окровавленная, с топором в голове и высунутым синим языком. Почему-то старуха представлялась исключительно в образе зомби из ужастиков.

Ее поведение не было обычным сумасшествием, думала Настя. И странная черная паутина под кожей, и невероятная для пожилого человека физическая сила, и эти слова про кого-то, кто грядет… Приходилось признать: она столкнулась с чем-то сверхъестественным. Впрочем, не в первый раз уже – достаточно вспомнить призрачные стоны в спальне монастыря.

– Чудесный мир, – фыркнула Настя. – Привидения, ведьмы, грядет кто-то… Тут появляюсь я и решаю проблему радикально: старушку – хрясь топором по голове! Прямо Родион Раскольников в юбке…

Она расхохоталась и долго не могла остановиться. Потом стало легче, со смехом как будто выплеснулись страх, растерянность, неверие в себя.

– Пора убираться отсюда, – решила Настя.

Она вышла из дома, когда в небе забрезжил серенький рассвет, накинула капюшон плаща, спрятав лицо, и зашагала по улице к городским воротам, надеясь, что застанет разъезжающихся с ярмарки. Ее расчет оправдался: к воротам тянулись повозки тех, кто заночевал под защитой городских стен.

Настя прошлась вдоль обозов, приглядываясь к лицам людей, остановилась возле телеги, на которой восседала пышная немолодая крестьянка. Ее муж стоял рядом, поправлял сбрую на лошади.

– Куда едете, добрые люди? – спросила Настя.