Семь отмычек Всевластия - Антон Краснов Страница 27

— Он же висел у меня на поясе!

Знал бы великодушный Эллер, какие страдания причинил его злополучный молот ни в чем не повинному парасхиту!

— У меня тоже наушники от плеера в ушах торчали, а теперь чуть ли не в заднице, — неделикатно буркнул Колян Ковалев. — Это… типа… Альдаир, то есть Александр Сергеич, а где мои брюки? Я же был в брюках, а теперь одни трусы остались и полрубашки. А правый рукав на х… начисто пропал!!

— А у меня обувь исчезла, — сообщил Афанасьев. — Я в босоножках был, думал, что они сойдут за древнеегипетские сандалии.

— Волны реки времени поглотили ваши презренные вещи, — снисходительно отозвался белокурый Альдаир. — Возможно, они вырвутся и всплывут где-нибудь по течению в иных веках. Убери с меня свои зловонные чресла!! — рявкнул он на Коляна, взгромоздившего свой зад на могучее плечо диона. — Червь!!!

— Зловонные… — недовольно пробормотал Колян. — Тут так перекрутило, что мало не покажется. Зловонные! Я, между прочим, каждый день душ принимаю, в отличие от некоторых! И туалетная вода у меня типа из Парижу!

— Коля, не надо о Париже, — тихо попросил Афанасьев, который уже завидел свалку в нескольких шагах от них. Рахотеп и верзила с дубиной продолжали увлеченно молотить несчастного парасхита, не замечая вновь прибывших. — Не надо о Париже. До основания местечка Лютеция, ставшего Парижем, осталось подождать каких-то пятнадцать веков… а мы приехали сюда вовсе не за этим.

Колян Ковалев проворчал что-то недовольное и стал крутить головой по сторонам.

— Ого!! Пирамиды! — заорал он, приседая. — Только какие-то они странные! Вон та, здоровая, Хеопсова, что ли… она тут какая-то белая, с золотым наконечником! Я ж когда был в Египте, видел! Там они не такие!

— Ну конечно, — многомудро подтвердил Афанасьев, поправляя свое театральное одеяние, — они тут в таком виде, в каком пребывали до разграбления и обветшания. Их построили-то совсем недавно, полтора тысячелетия назад, а не как в наше время — три с половиной!

Неугомонный Ковалев вынул мобильный телефон.

— Нет приема, — сообщил он. — Да, похоже, в Древнем Египте не знали, что такое роуминг. Эге! — воскликнул он. — А древнеегипетские пацаны тоже, я смотрю, конкретные! Особенно вон тот, лысый, с дубиной. Какого-то чмондрика мутузят. Эй, пацаны! — непонятно на что рассчитывая, на чистом русском языке обратился он к ним. — Погодите, потом своему лоху разбор устроите. Мы сюда, значит, прикатили по делу. Нам нужен…

— Колян, да ты че!

— Главный еврей. Его Моисеем погоняют. Где его тут можно найти?

— Колян!!

— А че Колян, че Колян? — проворчал брателло. — Все тип-топ. Видишь, они просекли, что мы тут. Вишь как смотрят.

Смотрели египтяне действительно дико. Оливковые их глаза расширились и выкатились до пределов, положенных им природой. На смуглой коже пятнами проступила бледность. Альдаир протянул к ним руку, и по телам египтян прокатилась крупная волна дрожи. Они запрокинули свои обритые головы к небу, а лежащий на земле парасхит Синуххет поджал под себя измазанные кровью ноги и мелко трясся. Альдаир положил руку на голову Жене Афанасьеву, а потом Коляну Ковалеву. Резкая боль клином вошла в российские мозги, и вдруг Альдаир вздрогнул всем своим монументальным корпусом и начал заваливаться назад. Колян едва успел его подхватить, но вряд ли удержал бы, если бы не помощь Эллера. Весил белокурый дион как хороший боров.

— Отходняк, — пояснил Эллер, давно уже освоивший русский разговорный язык, — мы с ним теперь по силе, как вы. А то и меньше. Нужно отдохнуть. Зато вы, мужики, знаете теперь древнеегипетский.

— Понятно, — сказал Афанасьев, — Альдаир скачал. Прямо из мозгов, как из Интернета, и нам потом перекинул.

— Точно, — подтвердил рыжебородый. — Вот что, мужики. Отдохнуть нам с Альдаиром надо бы. Мы теперь не работники, нам до самого ухода отсюда нужно в лежку лежать. Скорбна и уныла сия юдоль! — напоследок подпустил он замысловатый оборотец, верно содранный у Вотана Боровича.

По-видимому, Эллер говорил правду. Выглядели они с Альдаиром неважно. Перемещение высосало у дионов много сил, и требовалось время, чтобы их восстановить. Необходим был стационарный режим, полный покой и все, что в таких случаях может предоставить древнеегипетская медицина. Пока, правда, было непонятно, где все это можно получить.

Афанасьев прокашлялся. На него смотрели требовательно и недовольно глаза Эллера. Потом рыжебородый гигант буркнул:

— Ну, давай, покажи мудрость свою, в твоем мире обретенную.

Колян Ковалев, ковырявший ботинком трещину в грунте, кивнул:

— Ага! Устанавливай контакт с местным населением. Черт! Что за хреновню насовал мне в мозги Альдаир?

Афанасьев не стал мешкать и решительно направился к представителям аборигенов. Он не успел до конца осознать, что, собственно, следует говорить, как его губы уже выпустили на чистом древнеегипетском языке (верхнеегипетский диалект!) следующую заковыристую фразу:

— Да пребудет с вами всемогущий Ра, что несется в солнечной ладье по небесному своду!

Экзекуторы и избиваемый смотрели на журналиста одинаково тупо. Несмотря на то, что Афанасьев единственный из всей четверки пришельцев был одет в духе окружающей эпохи, на него уставились весьма подозрительно. Женя тотчас же обратил внимание, что понятие гигиены, очевидно, чуждо многим жителям страны Кемет — так называли свой край сами египтяне. Если бритый парень в сандалиях и в лиловато-белом одеянии еще имел какое-то представление о чистоте, то скорчившийся на земле окровавленный человек с круглыми черными глазами представлял собой что-то чудовищное. Любой вонючий боров из колхозного хлева на фоне этого типа показался бы английским лордом, облаченным в смокинг и изысканно благоухающим французскими духами. Верзила же с дубиной носил только повязку на бедрах, лет эдак пять назад, верно, считавшуюся белой, но теперь покрытую невероятным количеством пятен грязи, вина и жидкостей естественного происхождения, содержащихся в организме.

В сравнении с перечисленными одеждами платье самого Афанасьева было показательно белым. По тому, как испуганно смотрели на него египтяне, Женя понял, что подобную чистоту одеяний (и тела) себе могут позволить только вельможи. За которого его, видно, и принимали.

— Мне нужен жрец, с которым я мог бы поговорить о важном деле, которое и привело меня в вашу страну, — важно изрек он, полагая, что едва ли стоит вываливать на головы этих людей что-то о пророке Моисее и его посохе.

Верзила и бритоголовый промолчали. Зато заговорил вонючий тип, распростертый на земле. Он заискивающе улыбнулся, показывая не бог весть сколько зубов, и затараторил:

— Светлокожий господин может пойти к верховному жрецу храма Птаха, мудрому и могущественному Тотмекру. Рахотеп, — он ткнул грязным пальцем в лодыжку бритоголового парня в лиловом, — проводит вас, он служит в этом храме старшим привратником.