Прости меня, если сможешь - Яна Ясная Страница 26

— Баю-баюшки-баю… — напевала я, оглаживая широкие плечи и, кажется, сама понемногу успокаивалась, чувствуя под ладонью горячую гладкую кожу. — Спи мой маленький малыш…

Пальцы сами собой запутались во влажноватых чуть вьющихся прядях, и я потерлась о них щекой.

— Тебе песенку пою, — мурлыкала я в макушку светлому, — С неба опускайся тишь…

Горячее неровное дыхание щекотало грудь даже сквозь ткань ночной рубашки. Мэтт притих, перестал метаться, и я смела надеяться, что это означало только то, что кризис наконец миновал, а не то, что это дыхание на груди — последнее. Я и сама против воли начала придремывать, на удивление уютно устроившись в этих то ли недо-, то ли полуобъятиях, пригревшись и успокоившись, и продолжала мурлыкать мелодию уже без слов, под нос, только для того, чтобы не уснуть окончательно.

По-хорошему, надо было бы уже выпутываться и бежать, бежать, раз уж мое присутствие все же осталось незамеченным, но… Еще чуть-чуть. Еще вот минуточку. И я лежала еще минуточку, и еще одну, и еще. Медитативно перебирая пальцами рыжие пряди. До того самого момента, как они вдруг не выскользнули у меня из руки, потому что Мэтт Тернер вскинул голову и уставился на меня пусть и слегка мутными, осоловевшими, но вполне себе открытыми глазами.

Светлый смотрел на меня слегка расфокусированным взглядом, и, кажется, в нашем случае «открыл глаза» не было равно «пришел в себя». Но это ерунда, главное, что собственный бесконтрольный дар больше не грозит сжечь Тернера изнутри, а это его состояние наверняка побочное действие той мешанины зелий. По крайней мере, наше с Эзрой проклятие подобного рода симптомов вызвать не могло, а раз так — ерунда и к утру пройдет… Я шевельнулась, пытаясь подняться (что-то я и впрямь тут разлеглась, как у себя!) — и вдруг как-то быстро, одним рывком оказалась снова лежащей на постели и прижатой к ней немалым весом светлого, а он сам навис надо мной угрожающей раздавить глыбой…

Сквозь тонкую преграду сорочки я ощущала его тело — горячее, тяжелое и твердое. В определенных местах — в особенности. Я могла бы попытаться вырваться. Сбежать, спрятаться. Я могла хотя бы попробовать сопротивляться. Вот только… Мне до смерти надоело сопротивляться. И я устала прятаться. И я сама потянулась к его губам, выгнулась навстречу, прижимаясь животом, грудью… Поцелуй получился жадным, голодным. Светлый целовал напористо, прикусывая — а я в ответ ласкала языком его губы, была нежна и доверчива в его руках. Горячая ладонь сжала мою грудь, и я подавила гортанный стон, и прогнулась ей навстречу. Вцепилась в его плечи пальцами, чувствуя, как быстро и ярко отзывается на ласку мое бедное тело. И когда носорог нетерпеливо рыкнул и попытался рвануть ворот сорочки, я вывернулась и сдернула ее сама — и снова была подмята горячим телом, и это было очень, очень приятно. Гораздо приятнее, чем я запомнила.

Потерлась — горячая, гладкая кожа, и это правда гораздо лучше, чем в моих воспоминаниях — бесконечно давних, еще военных. Руки Тернера везде — они тискают, гладят. Ладони скользят по бедрам. По ребрам — вверх. К груди. Он накрывает ее ладонями, сжимает, отпускает. Пальцы умело и ловко творят волшебство — и я вьюсь под ним, прижимаясь теснее, полнее. Мои руки мечутся по его плечам и спине. А его — снова скользят по телу, опускаются ниже, он подхватывает меня под попу, и мнет ее, сжимает, а горячий рот — во всех смыслах горячий! — впивается в грудь. Втягивает в рот сосок и ареолу. Жадные, сосущие движения. Жадное, сосущее чувство внизу живота. Я притягиваю его голову ближе, подаюсь навстречу… Но когда его колено пытается вклиниться между моими бедрами — я сжимаю ноги.

Он недоволен, я всей кожей чувствую этот ворчащий звук, который вырывается у него, но молю его без слов — глазами, губами, прикосновениями: подожди еще! Дай мне еще — я так соскучилась по этим ласкам, прикосновениям. По этим играм. По языку тел. По безмолвному воплю — ты мне нужна! Я молю его — дай мне этого еще, дай! Дай мне. Пожалуйста. Дай мне еще немножечко человеческого тепла… И носорог уступает. И снова его руки везде. И проворные пальцы, и бесстыжий язык. И я вся целиком, полностью — в его руках и в его власти. И я вся — таю. И когда он заводит мои руки над головой, стискивает запястья над браслетами — я не сопротивляюсь этой новой несвободе. Я млею от нее. И голова мечется по подушке — сбивает в колтуны волосы. И когда тяжелая ладонь по-хозяйски уверенно сжимает лобок — я не сжимаю ноги, а прогибаюсь, ласкаюсь к этой грубой и властной ладони. Пожалуйста, пожалуйста, сделай так еще — о, как мне хорошо!

Безумие. Горячечная дрожь. Пальцы Мэтта внутри меня, и я не соображаю уже, почему я там раньше сопротивлялась. Сейчас, когда мои ступни судорожно елозят по простыням, я понимаю только одно — мне хорошо. Мне хорошо-хорошо-хорошо! И когда он наваливается сверху всей массой — это почти счастье. И когда он входит толчком — счастье становится полным. Движения напористые, резкие. Пальцы впиваются в ягодицы. Сладко, почти больно! Чертов ты носорог.

Я больше не сдерживаю стонов, и собственный голос, искаженный желанием, севший, отраженный от стен, окружает меня. Он задает темп, и я подчиняюсь. Повинуюсь. Следую. Угол проникновения, скорость — он контролирует всё. Я отдаюсь. Я стараюсь. Я угождаю ему — чтобы мое наслаждение возвратилось сторицей. И когда мне кажется, что всё, больше уже невозможно — мир взрывается разрядкой.

Когда по телу Мэтта прошла волна дрожи, и он обмяк, уткнувшись лбом в подушку рядом с моей головой и прижался виском к виску, я погладила его спину — ну хорошая же спина, отличная просто, я еще в саду оценила! — и несколько очень долгих мгновений просто лежала так. Закрыв глаза, приходя в себя. А когда, наконец, нашла в себе силы и аккуратно выбралась из-под светлого, он уже успел провалиться в дрему. Ухмыльнувшись, я нашла свою ночную рубашку, повертела скомканное одеяние в руках, разбираясь, где подол, где ворот, и поежилась — ночной воздух неприятно холодил влажную кожу. А потом, натягивая сорочку, не удержалась и тихонько рассмеялась.

Все же мужчины — это нечто! Им, для того чтобы полноценно функционировать в некоторых вопросах, сознание не требуется… Кое-как пригладив ладонями волосы, я склонилась над Мэттом. Ну надо же! Дыхание ровное, температура понизилась — пусть и не норма, но уже гораздо ближе к ней. Мышцы расслаблены, поза не напряженная, и глазные яблоки под веками не мечутся, выдавая кошмарный сон. Какой, однако, целительный эффект! Если быть честной, то распространялся он в обе стороны — я себя чувствовала тоже гораздо лучше. На физическом плане — приятная усталость и вместе с тем бодрость. А на эмоциональном… Кажется, Мэтт Тернер попросту выбил из моей головы опустошенность и уныние. Голова работала ясно, я испытывала четкость мысли, которой давно уже не припоминала. А вот сожалений — не испытывала совсем.

Кажется, мне это было нужно не меньше, чем ему. Нет, определенно эффект чудодейственныи!

Я еще раз задумчиво оглядела раскинувшееся передо мной на смятой постели тело, кусая губу. Теперь, когда я так качественно и хорошо отвлеклась от эмоциональной встряски, которую принесла мне встреча с делом рук своих, мои мозги прояснились и снова заработали. Я знала, что мне следует сделать. Не то, чтобы мне это сильно нравилось, но выбирать не приходилось. В который раз за вечер я оглядела прикроватную тумбочку. Сверху того, что было мне нужно, не обнаружилось. Вздохнув, я присела и начала осторожно выдвигать ящики — где-то в них я видела то, что могло мне помочь. Несколько минут поисков — и я замерла, разглядывая поочередно свою добычу и носорога. Тьма с тобой, светлый! Цени мою доброту! Убедившись, что мой нечаянный любовник спит и очень крепко, я приступила к делу.