Призрак улыбки - Дебора Боливер Боэм Страница 26

А возвращаясь к моим фантазиям: я всегда представлял себе, как привожу маму к роскошному дому, окруженному оранжевыми и красными бугенвиллеями, как водопады нависающими над образованными застывшей лавой террасами, и она спрашивает: «Что мы здесь делаем, сынок? Я ведь бросила стирку, и белье мокнет в ручье», а я отвечаю: «Знаешь, мне пришло в голову, что для славного новенького стирально-сушильного комбайна нужно, наверно, иметь подходящее место», и тут же вручаю ей ключ от дома, висящий на длинной золотой ленточке.

* * *

Когда все еще шло нормально — такое чувство, словно это было в другой жизни, а ведь с тех пор минуло всего десять дней, — случалось порой, что, не сумев поймать такси, я пешком возвращался поздно вечером домой с затеянного в рекламных целях свидания с молодой поп-звездой или же с кутежа в компании несколько смахивающих на гангстеров танимати (слово, которым в кругах, близких к сумо, называют крупных патронов-спонсоров), после часочка бурной страсти с моей замужней любовницей или сеанса безопасного секса с какой-нибудь неотразимой болельщицей сумо — и всегда в этих случаях проходил мимо бани. Я понимал, что она должна быть уже закрыта, но видел мелькание света и теней на матовых окнах и слышал свистящий звук, похожий на завывание ветра в зарослях бамбука.

Должно быть, моют все после закрытия, говорил я себе, но подсознательно чувствовал, что доносившиеся звуки — не звуки уборки, а тени, мелькавшие на стекле, принадлежат не обычным человеческим существам. Все это было слегка загадочно, хотя и не настолько, чтобы заставить меня не спать по ночам. Куда больше меня занимало и беспокоило, сумею ли я так выступить в следующем чемпионате, чтобы наконец получить все еще ускользающий от меня ранг одзэки. Теперь-то я знаю, что происходит по ночам в этой бане. И это одна из многих вещей, которые я предпочел бы не знать.

Как и в «Собаке Баскервилей», началось все с укуса. Однажды, около двух часов ночи, я возвращался после знойного свидания в «Приюте любви» — высокого класса гостинице для интимных встреч. Женщина, бывшая моей партнершей, — ослепительная топ-модель, родившаяся в Сибири, на другой день возвращающаяся к себе в Париж, — отклонила мое предложение остаться в постели и в прямом смысле слова спать вместе в эту последнюю ночь (чего мы никогда прежде не делали), и это принесло мне чувство опустошенности, разочарования и злости на самого себя. Мы с Айриной встретились на дискотеке в Роппонги и немедленно закрутились в самозабвенном, бесстыдно-животном, на три дня рассчитанном вихре, который дает пресыщение, но не приносит удовлетворения, сколько бы раз вы ни сливались телами. Она не скрывала, что эта связь для нее — лишь чисто физическая, подозреваю, что прежде всего ей любопытно было понять, каково это — оказаться в постели с мужчиной таких размеров, как я. А может, просто хотелось, чтобы и борец сумо пополнил список одержанных ею экзотических побед.

В тот вечер на душе у меня было муторно и по другим причинам. Грызла совесть за то, что я изменял своей замужней любовнице с роскошной, блестящей и, скорее всего, неразборчивой в связях моделью (Айрина, правда, утверждала, что в данный момент у нее за спиной долгий период воздержания, а я неукоснительно пользовался презервативом, и все-таки — что можно знать наверняка?). Но еще больше угнетал сам факт оплетенного ложью романа с чужой женой, в особенности с той женой, о которой шла речь в данном случае. А почему — я вскоре объясню.

Кроме разных оттенков вины, я испытывал раздражение, оттого что меня подло предали. Репортер с матчей сумо — кокетливая брюнетка из Сан-Франциско и автор колонки в одной из англоязычных газет, — подобострастным тоном взяв у меня интервью, превратила его затем в зловреднейшую статейку, превратно толкующую все мои ответы, ставящую под сомнение мою храбрость и смело заявляющую, что, вспыхнув лишь на миг на небосклоне сумо, я никогда не буду удостоен ранга одзэки. Удивляться этому, в общем, не следовало. Я предвидел определенные неприятности, когда не только отказался продолжить наше интервью за бутылкой вина у нее дома, в районе Ёкоиматё, но и остался глух к полупрозрачному предложению оплатить предстоящую работу отдельным чеком. (Физически она, пожалуй, даже притягивала меня, но я знал, что она спала с двумя парнями из нашего клуба, и перспектива быть еще одной строчкой в ее блокноте не казалась мне привлекательной.) И все-таки, все-таки я и помыслить не мог, что она решится напасть на меня публично.

Итак, я был уже немало расстроен, и когда возле бани меня вдруг принялась облаивать мерзкая маленькая дворняжка, это явилось последней каплей. Собачонка была одной из тех комнатных тварей, чья несуразность невольно вызывает сравнение с бахромчатым абажуром или с украшенным маникюром кротом. Думаю, это была смесь шпица с чем-то еще, ухожен он был (со своими покрытыми красным лаком когтями) тщательнее, чем большинство двуногих, и я невольно подивился, почему этот явно заласканный любимец рыскает среди ночи один на улице.

Я вовсе не собирался трогать эту собаку, но она прицепилась ко мне и шла следом, все время захлебываясь истерическим лаем, и наконец терпение мое лопнуло.

— Пошла вон, блошиная тварь, — рявкнул я угрожающе и поднял руки, скрючив при этом пальцы, как вампир в фильмах группы «Б». Однако вместо того, чтоб поджать пушистый хвост и кинуться наутек, собака вонзила яркие когти в мою обутую в дзори ногу и тут же впилась зубами мне в икру.

— Ох-х! — взвыл я. — Это же больно, сукина ты дочь!

Размахнувшись, я резко ударил ее, и она с воем убралась в ближайшую аллею.

Осмотрев ногу, я увидел под коленом пятнышко крови, но отнесся к этому хладнокровно. Не помню, говорил ли я, что мой рост шесть футов семь дюймов, а вес приближается к тремстам сорока фунтам. Первое — продукт моих островных ген, последнее — результат гигантских доз пои, пива, сна и соуса тянконабэ. Так что ранка, если вообще можно назвать это ранкой, безусловно, была далека от нервного центра, отвечающего за изменения психики.

Кошмары начались в ту же ночь. Помню, переживая эти сны заново уже утром, я подивился их кинематографичности, включая ошеломляющие спецэффекты, заставлявшие вспомнить «Людей-кошек» Пола Шредера: зелено-фиолетовые ночные пейзажи, движущейся камерой снятые кадры людей, бегущих сквозь густой подлесок, — безжизненные, замедленные движения, искореженный звук. Такие странные проявления своего подсознания я отнес за счет появившейся у меня незадолго до того привычки есть на ночь крекеры, подсоленные водорослями и карамельки «Моринага». Но и перестав злоупотреблять этими тяжелыми для пищеварения лакомствами, я не избавился от ужасных снов: с каждой ночью они становились все отвратительнее, но мне и в голову не приходило, что это не просто ночные кошмары, не было никаких оснований прийти к этому сверхъестественному, немыслимому предположению.

Помимо кошмаров, жизнь шла как обычно. В клубе у нас появился новичок, поразительно хорошо сложенный и очень дружелюбный тонго-гаваец по имени Тама Лейтон, которого я тут же прозвал Тэмали — это было название моего любимого мексиканского блюда. Он знал по-японски не больше десяти слов, и я в ударном порядке обучил его этикету сумо, рассказал, где что находится по соседству, и просветил насчет тонкостей, которые должен иметь в виду каждый живущий в Японии огромный иностранец — гайдзин.