Дольмен - Михаил Однобибл Страница 25

Часто после уроков одноклассницы затевали на школьном дворе, засаженном платанами и кипарисами, с гаражами, впритык к задней стене школьной ограды, увенчанной пиками, игру в прятки. Елена с удивлением слушала переиначенную считалку: «На золотом крыльце сидели Том и Джерри, Том и Джерри!» Ничего себе! Вместо традиционно сидевших на крыльце царя, царевича, короля, королевича, сапожника и портного на каждой отполированной золотой ступеньке сидело теперь по мерзкому американскому коту и по мерзкой американской мыши, которые заняли места вечных, казалось бы, персонажей. Елена в первый же день запросто подошла к одноклассницам и предложила посчитаться. «Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана, буду резать, буду бить – все равно тебе водить», – вот какую считалку она знала. И еще: «Жили-были три китайца: Як, Як-Цидрак, Як-Цидрак-Цидрони. Жили были три китайки: Цыпа, Цыпа-Дрипа, Цыпа-Дрипа-Лимпомпони. Все они переженились: Як на Цыпе, Як-Цидрак на Цыпе-Дрипе, Як-Цидрак-Цидрони на Ципе-Дрипе-Лимпомпони. И у них родились дети: Фук, Фук-Цидрук, Фук-Цидрук-Цидрони». Считалки выпрыгивали из ее детской памяти, как запертые по клеткам засидевшиеся звери. Но одноклассницы посмеялись над ее считалками. Светка Фатияди сказала:

– Что это еще за Цидраки и Лимпомпони? Этого и выговорить нельзя. Пошла отсюда, не мешай нам играть! – И начала выкрикивать слоги: – Цу-е-фа!

Одноклассницы сторонились Ленки, то ли потому, что она была новенькой, то ли потому, что безошибочным детским нюхом чуяли в ней взрослую. Одна только Тайка Забарова приветила новенькую, может, потому, что была изгоем в классе; с остальными Елена никак не могла найти общий язык, впрочем, с Тайкой общего языка у них тоже не получалось, в основном после уроков они скакали в классики – Тайка ее научила. Елена оказалась способной, а может, ноги сами вспомнили, что уже проделывали такое, и скоро учительница не могла угнаться за ученицей. Тайка, дожидаясь своей очереди отправлять носком туфли плоский серый камешек из клетки в клетку, наивно рассказывала, что это она временно такая толстая, а когда вырастет, обязательно станет длинноногой красавицей моделью, выйдет замуж за французского барона и будет жить в замке на острове, это решено и подписано, и тогда та или тот, кто уже сейчас разглядел в ней будущую красавицу богачку, очень выиграет, потому что она, Тайка, умеет быть благодарной. В том своем будущем она обязательно вспомнит Елену, вызовет ее к себе и выделит угловую комнатенку замка, а впоследствии, чем черт не шутит, может, даже найдет ей какого-нибудь завалящего графа, хотя это и будет трудно сделать, ведь Елена-то, это сразу видно, не станет моделью. Елена не знала, смеяться ей или плакать: не вслух, а про себя, – будущее жирдяйки и троечницы Тайки, не имевшей богатых родителей, которые смогли бы оплатить учебу в институте, виделось ей совсем по-другому: станет кассиром в очередном «Магните», и хорошо, если вообще выскочит замуж. Но пока Тайка жила в своих мечтах, и у Елены язык не поворачивался усомниться хоть в чем-то из того, что якобы ожидало некрасивую толстуху.

Попыток сблизиться с другими девочками Елена не делала, да и скакать в классики с Тайкой ей быстро наскучило, дикую энергию детства, которую она открыла в себе, можно было выплеснуть по-другому, ведь главным в ее нынешней жизни была, разумеется, не игра, а учеба. Учеба и, как всегда, внук.

Помимо Тайки, еще один человек в классе очень ею заинтересовался: мальчик Артемий, отпетый двоечник, из тех, что будто прихлопнуты пыльным мешком. Этот Артемий оказывал ей несомненные знаки внимания, если, конечно, перевести язык детских ухаживаний на взрослый. Он преследовал ее упорным взглядом исподлобья, он отчаянно выцарапал на своей задней парте: «Тема + Лена», он даже отважился пару раз стукнуть ее учебником литературы по макушке, получив, разумеется, сдачу. Этими действиями он добился того, что одноклассники принялись дразнить их, напевая на переменках: «Тили-тили тесто, жених и невеста! Темка в Ленку влюбился, колбасой подавился!» На что Елене было, конечно, наплевать, а ему, казалось, доставляло мучительное наслаждение. Вообще пацану пришлось достаточно натерпеться, оттого что он выбрал новенькую. Надо сказать, что Артемий, несмотря на все свои двойки и прихлопнутость, был очень красивый и добрый мальчик. И тут многие это заметили. Хотя Елена, разумеется, не могла быть соперницей кому бы то ни было в пятом-то классе! Но ведь однокашницы этого не знали. Кто-то увидел, как однажды она погладила Тему по голове, ей было ужасно жалко затурканного ребенка, на котором вечно срывали зло учительницы. Ей так и хотелось высказать, когда на уроках его обзывали то бараном, то тупицей, то идиотом, что она о них думает: если нервы не в порядке, нечего преподавать в школе, шли бы торговать в супермаркеты. Но она скрепя сердце сдерживала себя, ведь ей тут еще учиться и учиться. Он весь вспыхнул, когда Елена после одной из учительских выволочек подошла к нему на переменке и погладила по голове, и вдруг поцеловал у ней руку, в жизни ей никто не целовал рук! Елена от неожиданности сама покраснела. Этого поцелуя ревнивые одноклассницы не смогли стерпеть и насовали в портфель Елене и Артемию молодой майской крапивы и не остановились на этом, а после уроков подкараулили их – они поврозь бродили по школьному двору, Артемий поджидал Елену, а Елена ждала, когда окончатся уроки у Саши, – и вдруг выскочили из-за гаражей с крапивными вениками в руках и набросились на них всей гоп-компанией. Даже Тайка, которую вдруг стала привечать заводила Светка Фатияди, оказалась во вражеском стане. Елена прошипела: «Предательница!» – и, недолго думая, выхватила у Тайки обжигающий крапивный пучок. Одноклассницы предусмотрительно надели пупырчатые рабочие перчатки, а у Елены руки были голые, крапива страшно жглась, но она скоро перестала чувствовать это, размахивая крапивным факелом направо и налево, тесня плачущего противника, не ожидавшего столь сильного сопротивления, по всем флангам. Ей удалось рассеять ряды одноклассниц и в конце концов обратить их в бегство. Ей и самой тогда хорошо досталось: девчонки норовили попасть по лицу, Артемий тоже пострадал. Ему не удалось добыть себе в бою оружие, и, согнувшись, совершенно молча, он разгонялся и бежал, норовя боднуть кого-то из одноклассниц, машущих крапивой, в живот. Всякий раз девчонка успевала отскочить в сторону, а он получал крапивным факелом по фейсу.

Когда Елена подошла к нему, он улыбался, хотя все лицо у него вздулось от волдырей.

– Да ты герой! – воскликнула Елена. – Никто еще не защищал меня так, как ты! Вот погоди, ты повзрослей, и, может, у нас с тобой что-нибудь да получится!

Красное лицо его стало совершенно идиотским, Артемий подпрыгнул, сделал в воздухе какое-то козлиное антраша и, едва не сбив Елену с ног, пошел нарезать круги по школьному двору.

– Но наверняка я ничего не обещаю! – крикнула вслед ему Елена, дуя на обожженные руки.

Александр вышел из школьного здания вместе со своим другом Арсеном и, увидев ее красную рожу, поинтересовался:

– Бли-ин, что это с тобой?

– Попрошу без блинов! – отвечала не забывавшая о воспитании Елена и добавила, хитро поглядывая на внука: – Мандаринов объелась.

Саша однажды тоже покрылся такими волдырями, когда тайком схомячил килограмм мандаринов: у него была аллергия на цитрусовые.