Дольмен - Михаил Однобибл Страница 24

Алевтина рассказывала еще, что Петрович так-таки ведь и собирался сделать запрос в Латвию насчет установления личности Елены, но после убийства тети Оли махнул на все рукой, мол, вышла на старика проруха, не в девчонке тут дело. Об этом по секрету рассказал Алевтине Николай Иванович Пачморга, с которым дочка была теперь в большой дружбе, чему Елена была только рада, авось и выйдет у них что-нибудь… да и… неплохо ведь знать, что там у них происходит.

Алевтина довольно часто наведывалась в Хосту, и Клава, как могла, пыталась утешать ее, мол, совершенно необязательно, что есть какая-то связь между исчезновением ее матери и убийством тети Оли; мол, вот чувствует она, что Елена жива, что где-то она тут, рядом… Елена, которую в утешительницы, по малолетству, не принимали, вынуждена была, когда Клава и Алевтина заседали на ее собственной кухне, подслушивать и подглядывать. Аля сошла с лица, сильно похудела – и Елена несколько раз порывалась признаться дочери в том, кто она есть… и только совершенная неспособность Алевтины поверить в случившееся останавливала ее.

Но больше всего мучило Елену в новой жизни то, что с внуком отношения никак не складывались. Саша то ли все еще не доверял ей, то ли она была ему просто неинтересна – мелюзга, дескать, – но он ни в какую не хотел с ней общаться. И выходило так, что они с Клавой то и дело шептались да секретничали – секрет-то у них был ого какой! – а Саша оказался в сторонке, совсем один.

Елена и обед приготовит, и в магазин сбегает, и уборку сделает, и посуду за всеми помоет. Саша все принимал как должное. Может, он думал, что все женщины, какие только есть на земле, независимо от возраста, если оказались рядом с ним, должны ему прислуживать? Во всяком случае, никакой благодарности бедная «троюродная сестрица» от Саши так и не дождалась. А ведь Елене еще и в школу приходилось ходить по второму кругу, чтоб заработать в далеком повторном будущем повторную пенсию. То, что ее заслуженная многолетним честным трудом пенсия пропала ни за грош, выводило ее из себя. Но что тут поделаешь?! Впрочем, Елена не собиралась сидеть на шее у кого бы то ни было, на лето у нее были большие планы: она хотела, как минимум, торговать мороженым, как максимум, пускать в свою квартиру отдыхающих. Для этого надо было освободить жилье: то есть самим на лето перебраться на Пластунку (Клавина квартира была занята: там жила теперь Клавина дочка Лида с парнем), а для начала съездить и посмотреть, как там дела. Но беда в том, что Клава ни в какую не соглашалась на переезд, мол, если этот лохмач, которого она видела, крышу богатырской хатки свалил, то что он с ними сделает?! Елене и самой было страшновато. Но время пока терпело: курортный сезон еще не наступил.

Вначале она старалась делать вид, что не знает – в своем-то доме! – где что лежит, а потом, поняв, что Саша совершенно не обращает на ее действия внимания, принялась хозяйничать, как прежде. Первое время она, если надо было куда-нибудь пойти или что-нибудь купить, для отвода Сашиных глаз спрашивалась у Клавы. А потом уж и вид делать перестала, что Клава в доме хозяйка. А сестрица, хоть и знала, чья это квартира и кто тут должен хозяйничать, тоже вначале пыталась качать права, сбитая с толку несерьезным видом Елены. Клава пыталась верховодить, забывая, что внешность обманчива, что внутри-то Елена такая же, как прежде. Но, потрепыхавшись немного, Клава смирилась со второй ролью на кухне, да и вообще в доме, поняла, что так ей удобней: ни забот, ни хлопот, все делает, все решает внучка. Давай готовь, прибирай, работай, говорила она всем своим видом (все-таки несколько уязвленная тем, что осталась на вторых ролях), у тебя здоровья-то побольше, чем у меня, а жизненный опыт такой же. Клава окопалась у телевизора и стала толстеть не по дням, а по часам. Елене приходилось чуть не силой отправлять ее подышать свежим воздухом, а то ведь закиснет совсем и, не дай бог, вправду сыграет в ящик, не дождавшись будущего месяца мунихиона, при таком-то образе жизни, а кто будет невольной виновницей? Она, Елена.

Ей предстояло учиться в школе еще целых шесть лет, если только она не сделается вундеркиндом, не проявит какой-нибудь невероятной тяги к знаниям и, изловчившись, не окончит школу экстерном. Летом Елена собиралась не только попытаться заработать на жизнь, но и засесть за учебники – и в будущем году стать, несмотря ни на что, отличницей.

Утром, перед тем как пойти по второму кругу, в школу (вот второгодница-то буквальная!), она посмотрела на себя в зеркало: белый верх, черный низ, кроссовки тоже белые и белые носки. Не хватало, конечно, одной немаловажной детали, чтоб почувствовать себя прежней Ленкой: красного пионерского галстука. Как будто дыра в том месте, на груди! Но тут уж ничего не попишешь.

Елениной соседкой по парте оказалась Светка Фатияди из четвертого подъезда. Эту Светку она на руках качала (да не только Светку, а и мать ее), и вот теперь эта расфуфыренная красотка пытается командовать ею и пренебрежительно фыркает, глядя на ее прикид. Еленой, конечно, сильно не покомандуешь, во всяком случае, пятикласснице Светке это не удалось.

Оказалось, что высидеть шесть уроков – далеко не сахар. У Елены с непривычки стали затекать спина и плечи, хоть и молодые, не тронутые остеохондрозом да артритом, она никак не могла высидеть сорок минут совсем не двигаясь, и учителя делали ей замечания и даже писали в дневнике: «весь урок вертится», «егозит», «опять вертелась на уроках». Елена как-то показала свой дневник, с троечками да такими вот записями, Клаве, жалуясь, что сидеть на уроках – сплошная каторга, а Клава, забыв опять, кто есть кто, строго сказала:

– Ну и дневни-ик! Выпороть бы тебя, подруга!

Елена даже рот раскрыла от изумления. Но Клава тут опомнилась и сказала миролюбиво:

– Раньше-то ты получше вроде училась. Хоть и восемь классов только кончала.

– Ничего, Клава, погоди, вот акклиматизируюсь в этом детстве незаконном и покажу им всем, отличницей буду, клянусь тебе! Такой случай представился – один раз не выучилась, не получила образования, думаешь, и сейчас не получу? Ошибаешься, Клава, на новую жизнь у меня больши-ие планы!

Впрочем, вполне возможно, это было одной только бравадой. Очень уж много у Елены было обязанностей: одной ногой она стояла в детской жизни, другой – во взрослой. И как тут удержать равновесие! Потом вдруг вызвали Клаву в школу, к психологу, которая почему-то пришила Елене синдром повышенной двигательной активности и дефицита внимания. Скажут тоже! Хотя иногда у нее и впрямь будто кровь закипала в жилах – и тогда ей хотелось бегать, прыгать через веревку, скакать в классики, как обычной пятикласснице. Она неслась по набережной реки, одетой в гранитные берега, так, что кипарисы мелькали по левую руку как сплошная черно-зеленая стена. Бегать теперь, когда на ней не было годовых колец жира, когда не мешала грудь, которая колыхалась бы во все стороны, оказалось сплошным удовольствием. Насчет дефицита внимания она со смешком указала Клаве, мол, все твое внимание на Геннадия направлено, а внучке, вишь как, капля внимания достается, вот и дефицит.

Одноклассницы перед началом уроков становились в кружок, у каждого класса в школьном дворе был свой кружок, и начинали обсуждать одежду друг друга, рассказывать, кому какой айфон купили, у чьего отца лучше машина, кто какой фильм посмотрел, какие да какие бывают компьютерные игры, чего пишут «В контакте». Елена, которой нечего было сказать ни по одной из затронутых тем, молчала, она стояла в стороне и на возвышении – так, чтобы двор лежал как на ладони. У девчонок из Сашиного класса был свой, уже взрослый кружок, они, как могли, выпендривались перед мальчишками, которые в кружки никогда не становились, а рыскали по двору наобум. У Саши, насколько могла заметить Елена, не было девочки. Из дому бабушка и внук выходили вместе – она следила, чтоб он вовремя встал, позавтракал и не опаздывал на первый урок, – но по дороге Саша оставлял ее и припускал на своих длинных ногах, и, чтобы догнать его, приходилось бежать бегом. Елена отставала, чтоб не позориться, и шла одна. Но в школе она не оставляла внука без внимания. Если на перемене Александр со своим другом Арсеном Каракозовым уходил за угол школы, Елена, словно бы невзначай, отправлялась следом: боялась, что он будет курить там, она уже знала, что подле этой глухой стены, куда не выходит ни одно школьное окошко, самые отъявленные школьники курят (причем неизвестно что). Но ни разу она не застигла Сашу за этим занятием и успокоилась – если бы внук курил, ей бы удалось его подкараулить: реакция Елены, после того как она стала в 6,6 раза младше себя прежней, была, наверное, в сто раз быстрей, чем его реакция. Саша никогда не брал ее с собой ни на футбольный матч, ни на рокерскую тусовку, куда зачастил в последнее время, а ей очень хотелось пойти с ним. Во-первых, они могли бы стать ближе, такой шанс представился понять, как и чем живет твой внук, и упускать его никак не хотелось. Во-вторых, она бы и приглядела за ним там. А он совсем отбился от рук: Клаву Александр ни во что не ставил, мать жила отдельно, бабушки теперь нет – Елене, в новом обличье, никак не удавалось завоевать авторитет у внука. Хоть бы она была не такая пигалица! Вон в их же пятом классе есть девчонки – такие уже дылды! Хоть ум-то у этих дылд был, конечно, детский, зато снаружи почти что девушки, особенно одна, Тайка Забарова, толстая такая, крепкая.