Проклятие феи - Робин Маккинли Страница 25

Тетушка умолкла, и Катриона поняла, что они опять разом подумали о Перниции.

– Выбирая веретено, она просто… просто рисовалась, – произнесла Тетушка с какой-то принужденной решимостью.

Крайняя несовместимость магии и холодного железа означала, что в тех редких случаях, когда их все же успешно связывали, полученное оружие (поскольку никто не слышал, чтобы таким образом производилось что-то помимо оружия) оказывалось непостижимо мощным.

– Младенцы податливы, как глина, – продолжила Тетушка после еще одной, более долгой паузы, – и даже предвидение почти бесполезно, пока ребенку не исполнится хотя бы пара лет.

Катриона с усилием перевела собственные мысли с последствий того, что Перниция выбрала для своего проклятия веретено, на вопрос подарков от фей-крестных.

– Никто не захочет… предлагать что-то, способное помешать ребенку вырасти тем, кем ему суждено стать. К тому же твоим двум десяткам крестных пришлось выдумывать подарки, зная, что тем же самым занимаются и двадцать других. Часть самых глупых пожеланий, можешь не сомневаться, была изобретена в последнюю минуту, когда то, что задумала бедная фея, успевал подарить первым кто-то другой. Было бы невежливым заранее спрашивать остальных, что они подарят принцессе, а исправления на скорую руку не бывают удовлетворительными. Возможно, поэтому часть пожеланий, похоже, исполнилась… гм… не вполне точно. Хотя произнесенные пожелания остаются в силе.

«Произнесенные пожелания остаются в силе», – мысленно повторила Катриона.

Она вспомнила, как фея королевы, Сигил, спросила: «Милая, ты вообще представляешь, что сделала?»

«Но это же была всего лишь детская магия», – мысленно взмолилась Катриона. Ей нечего было отдать, только облака и смятение. Сама малышка не обладала волшебством, а магии, как сказала Тетушка, нужно за что-то держаться. Рози просто любит животных. Вот и все.

Магия делает каждого своего обладателя более заметным для всех остальных. Волшебное восприятие слегка отличается от обычных пяти чувств, которыми пользуется большинство людей, чтобы познавать окружающий мир. Магия вероятнее сообщит тому, кто к ней прислушивается, кем были его родители, чем какого цвета у него волосы.

Перниция знает о королевской семье. Она не станет присматриваться ни к одному носителю волшебства.

– Прекрасная дева на берег пришла, – напевала Рози. – Корону свою она мне отдала…

Ее голос, одновременно нежный и фальшивый, странновато вплетался в тихий шелест ветра в деревьях, растущих за домом. Более резкие птичьи трели могли бы созвучно вторить ему, если бы Рози пела чисто. Катриона знала эту балладу: дева отдавала свою корону, собираясь утопиться, потому что отец принуждал ее выйти замуж за человека, которого она ненавидела. Дева была принцессой. Бардер, вероятно, умолчал о том, чем заканчивается песня, решила Катриона. Но она едва ли осмелится попросить его не учить Рози песням о принцессах, где все заканчивается плохо. Надо будет спеть ей «Студеной ночью вышел лис». И почему она не может напевать какую-нибудь бессмыслицу, как остальные дети?

Обычно, когда юные феи только начинали разговаривать полными предложениями, которые вытекали одно из другого понятным для взрослых образом, ими на несколько месяцев завладевала детская магия. И если невезучая неволшебная семья обнаруживала, что их малыш превращает кухонные горшки в слонов и делает так, чтобы во всем доме никогда не наступала пора ложиться спать, им приходилось обращаться к фее с просьбой принять необходимые меры, пока не закончится самое худшее. (Одной из многих странностей в этой ситуации было то, что, хотя взрослые практикующие феи почти все были женщинами, детская магия примерно поровну распределялась между мальчиками и девочками. Волшебники, которые сами почти никогда не страдали от детской магии, хотя их талант наследовался точно так же, как и талант фей, тщательнейшим образом исследовали этот феномен, но так и не пришли ни к каким полезным заключениям.) Порой оказывалось достаточно общего сдерживающего заклинания, но чаще всего трех-четырехлетним чародеям нужен был присмотр взрослой феи, чтобы они не причинили себе (или неволшебным членам семьи) существенного вреда. Люди со всей Двуколки обращались по этому поводу к Тетушке и Катрионе (такие просьбы доставляли им лишнее беспокойство: когда занимаешься маленькими детьми, приходится пренебрегать множеством других забот).

Но Тетушка никогда не уступала даже жесточайшим атакам детской магии, как порой случалось в других местах. Сплетники в трактирах по-прежнему рассказывали историю о Хэверал, отошедшей от дел лет за тридцать до рождения Рози: она однажды не уследила за юной феей по имени Гобар. Гобар превратила себя в огромного стремкопуса – похожее на дерево существо, которое ест людей, а Хэверал – в маленького пятнистого одноухого терьера. Узнали об этом люди, обнаружив, что стремкопус (который, к счастью, не выказывал желания кого-либо съесть) шагает через Дымную Реку на длинных корнеподобных ногах, взрыкивая весьма нехарактерным для стремкопусов образом, и помахивает руками-ветками (у большинства стремкопусов их было по меньшей мере шесть). Следом за ним, тяжело дыша, бежал маленький пятнистый одноухий терьер, который слишком запыхался от попыток удерживать темп, больше подходящий для восьмифутовых ног, чем для восьмидюймовых, чтобы произносить какие-либо ответные заклинания. Когда несуразная парочка скрылась на дороге, ведущей к Туманной Глуши и Вудволду, другая фея несколько раз моргнула.

– Это была Хэверал, – с удивлением сообщила она.

– Стремкопус?

– Нет, конечно. Терьер.

Дальнейшие события излагались в нескольких версиях. Достоверно одно: у Хэверал ушло несколько дней, если не неделя, на то, чтобы превратить Гобар обратно в маленькую девочку, и к этому времени они уже несколько раз прошли через все деревни в Двуколке.

Когда Рози начала связно разговаривать, все, кроме Тетушки и Катрионы, ожидали какой-нибудь впечатляющей выходки детской магии. Ничего не произошло. Деревенские поддразнивали на этот счет Катриону с Тетушкой, причем довольно-таки сердито: им казалось, что их лишили славного и законного развлечения. Хоть за ней и следили в оба две опытные феи, зная Рози, можно было не сомневаться, что, прежде чем ее усмирят, девчонка успеет отмочить какую-нибудь штуку. Делались ставки, и Рози уверенно выигрывала. Две феи улыбались любому, кто поднимал тему вероятного фейства Рози: Тетушка – безмятежно, а Катриона – тревожно, поскольку подозревала, что от Рози можно ожидать всего, даже магии, даже если девочка ее лишена.

Тетушка никогда охотно не рассказывала о своей семье, но дала понять, что ее сестра, приходящаяся Рози матерью, сама не имела магии и вышла замуж за человека из совершенно неволшебной семьи, а потому нет никаких оснований для всеобщего интереса. (Тетушка была родом не из Двуколки. Рассказывали, что они с родителями страшно разругались, когда юная Софрония решила пойти в ученицы к профессиональной фее. От нее ожидали, что она удовлетворится чисткой чайников и будет вести обыкновенную жизнь. Никто точно не знал, правдива ли эта история. Впрочем, Катрионе было известно, что сама она перебралась к Тетушке, потому что потрясение, вызванное смертью родителей, породило у нее столь сильный приступ детской магии, что все местные феи, даже объединив усилия, не смогли с ней совладать и уведомили не слишком обрадованную их заключением семью, что наибольшего успеха добьется кто-либо, состоящий с ней в родстве.)