Успеть за Правдой - Максим Резниченко Страница 25

Если со мной действительно разговаривает Марина Яковлевна, ей ничего не стоит добраться до меня, живого или мертвого. Этот сон не мой и не ее, это сновидение обычного человека, поэтому наши возможности здесь одинаковы, и работать с этим сном мы можем как угодно. Она может с легкостью просто раздавить или сжечь мое купе, точно так же, как и я могу сейчас вынести всю стену перед собой воздушным тараном. Если только это действительно Учительница сейчас разговаривает со мной.

– А я сказал, вали отсюда! Мне не о чем трепаться с тварями! Убирайся, пока жива!

– Я не тварь, – гораздо спокойнее ответили мне из-за двери, – я Учительница. Нам с тобой нужно поговорить. Почему ты там заперся?

– По кочану, – сердито пробормотал я, отошел к самому окну и выглянул наружу. Не верю, ни единому слову не верю. Не будь вокруг столько тварей, я бы еще, может быть, поговорил. Вот выберусь из вагона на открытое пространство и тогда пообщаемся. Просто для того, чтобы я самому себе не казался загнанным в угол диким зверем.

Ровная местность за окном тянулась вдаль, насколько хватало глаз и скудного света узкого месяца с многочисленными звездами. Прислонившись лбом к холодному стеклу, посмотрел вниз. Сколько там до земли? Метра три – рельсы, на которых замер поезд, лежали на насыпи. Не страшно. Вполне приемлемая высота для аккуратного спуска.

– Максим, ты слышишь меня? – никак не могла угомониться выманивающая меня тварь.

Я примерился к стеклу, выбирая место для удара. Задумался на секунду. А зачем бить, если в руках оружие?

– Я не выйду, – бросил в сторону двери. – И передай своему хозяину, что я жду его. Пусть приходит, если, конечно, смелости хватит.

Тишина. Еще несколько секунд я вслушивался, но, так и не дождавшись ответа, еще раз выглянул в окно, но там лишь степь да звезды, белыми искрами тлеющие в черном небе, и вскинул автомат, приготовившись стрелять в стекло. И тут за дверью раздался новый голос. Я замер соляным столбом не в силах поверить собственным ушам. Из коридора доносились не стоны раненной Сони, не речь Марины Яковлевны – нет. Я совершенно отчетливо слышал детский плач. Я мог бы узнать его из сотни, из тысячи таких же, потому что он принадлежит моему ребенку, моей младшенькой.

Нет, нет, нет! Этого не может быть! Это невозможно!

Детский плач становился громче. Я прекрасно знаю, что моя Машенька плачет именно так – сначала тихо, а потом громче. Но это только тогда, когда сильно ударится обо что-нибудь или упадет, то есть, когда ей действительно больно.

Медленно, словно через силу, я развернулся к двери.

– Стой! Стой, идиот! – стал надрываться мой холодный и расчетливый рассудок.

Я уже шагнул к двери и положил ладонь на ручку, но все же остановился, притормозил. Плач зазвучал еще громче. Я помню день, когда она так плакала. Маша тогда очень сильно, до крови, ушиблась – рассекла лоб, ей потом даже швы накладывали.

– Стой! Стой же! Тебя выманивают!

Вал висел на груди. Другой рукой я отщелкнул язычок на двери, а потом мои пальцы сжали ручку замка на двери.

– Папа, папа! Мне больно! У меня кровь! – от этого голоска у меня все сжалось внутри.

– Стой! Стой! Не делай этого! – в отчаянии завопил мой разум.

Пальцы, сжимающие ручку замка, с негромким щелчком перевели ее в вертикальное положение.

– Там мой ребенок! – душа готова была разорваться, а сердце перестало биться от страха за дочку, и я резким движением толкнул дверь купе вбок.

А в следующий миг мои глаза лишь успели зафиксировать сверкнувшую полосу металла, и мне в грудь мощно ударил клинок. Чтобы удержать равновесие и не свалиться от удара на пол, мне пришлось сделать несколько быстрых шагов назад. А в дверях замер силуэт высокого человека. В скудном свете был виден его обнаженный торс, и я скорее угадал, чем на самом деле увидел, причудливую татуировку, покрывавшую его. Лезвие хатиса осталось в том же положении, что и мгновение назад. Воин посмотрел на свой клинок, а потом – на меня.

– Папа, у меня кровь, – захныкал он голосом моей дочери.

Кажется, мои руки зажили самостоятельной жизнью, потому что я еще ничего не понял, а они уже вскинули автомат, и палец вжал спусковой крючок. Глухо зазвучали выстрелы, и тварь передо мной, приготовившаяся к новой атаке, резко откинула назад голову. Потом у нее темными брызгами по очереди взорвались колени, и оставшиеся семнадцать патронов я всадил ей в грудь. Воин не успел упасть на пол, исчезнув еще в воздухе. Наконец, сердце гулко ударилось о грудную клетку, потом снова и снова. Оно набирало темп, вкачивая в кровь все больше адреналина.

Тварям, стоящим позади него, тоже прилетело, и, как минимум, четверо из них сдохли. Не меняя магазина и не пытаясь «достать» новый автомат, я шагнул к двери и быстро задвинул ее обратно. Я еще успел щелкнуть замком и откинуть запирающую щеколду, когда ручка с сумасшедшей силой задергалась, а с обратной стороны на тонкую перегородку обрушился град ударов. В следующее мгновение до меня донесся грохот распахивающихся дверей остальных купе вагона, но все это было сущей ерундой, потому что главное – я больше не слышал детского плача. Матово блеснувшими полосами из двери вынырнули два хищных лезвия, но я был уже вне пределов их досягаемости. Наконец, мои действия после столь сильного нервного потрясения стали более-менее осознанными, и я, огласив воздух яростным криком, опустошил обойму появившегося в руках пистолета, целясь туда, откуда выскальзывали клинки. Выстрелы гремели зло и звонко в замкнутом пространстве купе, и за несколько секунд я израсходовал всю обойму. «Достал» новую Беретту и, развернувшись к окну, выстрелил в стекло. Оно разлетелось на сотни осколков, освободив путь наружу. Дверь купе продолжала сотрясаться от новых ударов, но я уже не обращал на них внимание. Рукавом смахнув осколки из оконного проема, выбрался наружу. За спиной раздался громкий щелчок. Обернулся – дверь открылась сантиметров на десять. В образовавшуюся щель просунулась рука и слепо зашарила в поисках замка. Зачем? Твари его уже выломали, и теперь их сдерживала лишь щеколда, но она была гораздо выше? Бестолочи. Тем не менее, медлить было нельзя – если твари вышибут дверь, а они ее очень скоро вышибут, меня просто задавят массой, и никакой бронежилет не спасет. Уже перебравшись через подоконник, я увидел, как щеколда под страшным давлением снаружи просто вылетела со своего места, и похожая на решето дверь резко ушла в сторону, впуская тварей внутрь. Я отпустил руки, которыми держался за край окна, и после мгновения полета ноги встретили щебень насыпи. Мягко спружинив, ушел в перекат и быстро вскочил. Сразу вскинул автомат и открыл огонь по показавшимся в окне врагам. Я не промахнулся ни разу, и на мгновение темный проем окна опустел. Ладонь потяжелела, когда в ней появилась РГО. Выдернул чеку и на счет «два» закинул гранату в окно. Быстро сместился влево, чтобы не зацепило случайным осколком. Почти сразу без единого звука из окна выскочил воин с высоко поднятым над головой хатисом. Я не пытался его подстрелить, лишь зажал уши руками и открыл рот. И в этот миг прогремел взрыв. Градом стеклянных осколков осыпались соседние окна. Воин, так устрашающе выпрыгнувший из окна, неудачно приземлился, но сразу попытался встать, однако ему помешала собственная нога, точнее открытый перелом голени. У меня оставалось слишком мало времени, чтобы добивать раненного, поэтому я, «достав» на ходу Вал, бросился от поезда прочь. Постоянно оборачиваясь, я бежал, что есть сил, и сразу увидел, как практически из всех окон вагона начали выбираться твари, даже из моего, чадящего густым черным дымом.